Гуннар Столесен - Ночью все волки серы

Его глаза сверкнули холодным блеском поверх третьего, черного глаза — дула пистолета, направленного прямо на меня.

— Частный детектив? — сплюнул он. И на секунду скосил глаза на Элисе, словно не поверил ей. Но его взгляд, обращенный на меня, стал еще более мрачным. В его глазах был страх, безумный страх, и я содрогнулся всем телом. Потому что нет ничего опаснее испугавшегося хищника.

— Я сделала это ради тебя, Харальд! — закричала Элисе Блом. — Тебе надо… — Я не поверил своим ушам, когда услышал ее следующие слова, сказанные едва слышно: — Пойти к врачу.

Темный страх ширился, заливал его лицо, бледные губы, сероватую кожу под глазами и сухие морщины на шее. Руки, обхватившие пистолет, уже слегка подрагивали, и я увидел, что от Харальда Ульвена осталась лишь тень того человека, которым он был когда-то.

И я увидел его мальчишкой на хуторе среди самых дремучих лесов, которые встречаются только вокруг Бергена, где ели вырастают такие высокие и мрачные, что надо родиться аскетом, чтобы любить их. Я представил его в широких серых штанах на подтяжках, с голым торсом и босиком, когда он с косой шагает по полю: вжи-иг, вжи-иг! Мощная спина и плечи блестят от пота, и не беда, что он прихрамывает на одну ногу, там, на лугу, это почти незаметно. Лоб прикрывает длинный всклокоченный чуб, но на затылке и над ушами, волосы коротко подстрижены. Изредка он останавливается и замирает, заглядевшись в светло-голубое небо, нависшее над потемневшей горной грядой, как добрая примета. И косит дальше.

Мне было нетрудно представить его и потом, когда он уже переехал в город и вырядился в коричневую рубашку, и у него появились новые розовощекие друзья, обожавшие горланить песни. У них была только одна цель в жизни: защитить страну от большевизма, преградить путь мировому коммунизму. Было что-то ущербное в этой фигуре, сидящей сейчас напротив. Я видел его буквально насквозь — и как во время войны он заключает сделки с представителями оккупационных властей, и как гестапо по его наущению совершает ночные облавы. Он стоит в темном переулке или в глубине арки, подняв воротник пальто. И я ни на мгновение не сомневался, что именно он, хитрый и коварный, мог устраивать все те «несчастные случаи».

Теперь он сидел, будто в пантеоне собственных идеалов. Прямо за его спиной, над комодом, висели две большие фотографии — Адольф Гитлер и Видкун Квислинг. Оба в военной форме. На комоде высились два канделябра с высокими свечами. И все это напоминало настоящий алтарь пред ликами героев, осветивших жизненный путь Харальда Ульвена, путь запутанный и долгий, и заканчивался он в этой полупустой комнате, где дрожала эта несчастная женщина и сам Харальд целился из пистолета в совершенно незнакомого ему человека.

Все в этой комнате было коричневым: старые, замызганные обои, вытертый ковер, обеденный стол с облезшей полировкой. Лицо Харальда Ульвена в этом интерьере тоже казалось неживым, как на фотографии.

— Чертова дура! Ты все испортила! — Он перешел на крик, не предвещавший ничего хорошего ни для меня, ни для Элисе.

Тогда я и заговорил, и сказал первое, что пришло в голову:

— Что у тебя болит, Ульвен?

— Откуда тебе известно мое имя? — Его глаза сверкали, и я понял, что мое дело плохо.

— Ему надо к врачу, — вмешалась Элисе. — Я ему все время говорю об этом, давно уже. Так нельзя, это очень… — по ее щекам потекли слезы, но она упрямо смотрела ему в глаза. — У него внутреннее кровотечение. Он истекает кровью. Это медленная смерть, и все из-за того, что… что когда-то… он решил… решил…

— Перейти на сторону врага? — спросил я.

Ульвен поджал губы.

— Да, — икнула она. — И вернуться обратно он уже не может.

— Этим проклятым бюрократам для того, чтобы лечить меня, понадобилось мое имя — для страховой кассы, видите ли. Нет у меня имени. Я мертв.

— И все-таки ты жив, — сказал я. — Пока жив.

И, только сказав это, я наконец осознал самое главное.

— Выходит, тебя не убили в семьдесят первом?

Откровенная насмешка показалась в его глазах и послышалась в его голосе:

— Нет, в семьдесят первом я остался жив.

Стало неожиданно тихо. Элисе Блом закрыла лицо руками и плакала, тихонько всхлипывая. Опять все карты спутались, мне предстояло раскладывать новый пасьянс. Прежде всего выяснить обстоятельства вокруг пятьдесят третьего.

— Меня сбили с толку эти неожиданно свалившиеся деньги.

— Какие деньги? — прорычал он.

— Те деньги, что она получила в 53-м и позднее. Те самые деньги, на которые и был куплен этот дом. А ее коллега, фрекен Педерсен смогла даже поселиться в Испании. И вот что получается: Хольгера Карлсена нет в живых, Хагбарт Хеллебюст не заинтересован в обсуждении этой темы; остаешься ты один из тех, кто там был и кто знал обо всем случившемся.