Гуннар Столесен - Ночью все волки серы

— Он вышел из этого дома?

— Да. Он пошел в противоположную сторону, поэтому я и не разглядела его хорошенько.

— Это был мужчина?

— Да. Он… — Она начала кусать губы, силясь что-то вспомнить. — Он был какой-то не такой.

— Какой?

Вдруг лицо ее прояснилось, и она произнесла:

— Ах, вот что, вспомнила! Он припадал на одну ногу, как будто бы он… да, он хромал.

Я ощутил леденящее чувство у себя в груди.

— Вы уверены, что он действительно хромал?

— Так же, как в том, что я вижу вас сейчас… Это имеет какое-то значение?

— Не знаю. Но, во всяком случае, не забудьте рассказать об этом полиции. Не забудьте.

— Не забуду. Скажу обязательно.

Она нерешительно взглянула в сторону спальни, крепко прижала к себе сумку и вышла из комнаты.

Я остался стоять, тщательно изучая комнату. Было ли тут что-то подозрительное? Кажется, дверцы шкафчика закрыты до конца, как если бы кто-то посторонний открывал их. Стопка газет рядом с печкой, кажется, стала менее аккуратной по сравнению с тем, как выглядела раньше, когда я был здесь в последний раз. А как обстоят дела в спальне?

И вдруг меня осенило.

Вошел в спальню, стараясь не смотреть на Ялмара Нюмарка. Присел на колени и заглянул под кровать. Поднялся, встал на цыпочки и заглянул на верхнюю полку, переложил несколько папок. Потом отодвинул в сторону пару костюмов, четыре сорочки, порылся внизу среди обуви. Пододвинул табуретку, взобрался на нее и осмотрел верх гардероба. У самой степы валялся старый вязаный свитер. И больше ничего, только пыль.

Я спустился на пол и замер. Обшарил взглядом всю комнату. Последняя надежда — ночной столик. Я открыл ящик. Там лежала старая Библия и газеты с текущей уголовной хроникой. Открыл дверцу. Внутри лежал несвежий носовой платок, обрывок старой газеты и выжатый тюбик из-под клея. Больше ничего.

Я выпрямился и взглянул прямо в лицо Ялмару Нюмарку. Глаза у него были неподвижные, остекленелые. Они ничего не выражали.

Я вышел из спальни и вновь обследовал все места в гостиной, где могло быть что-то спрятано.

Пошел в прихожую, осмотрел там шкаф, полочки и комодик. Ничего.

Последним помещением была кухня. Сначала я открыл холодильник. Там увидел молоко, коробку, в которой оставалось семь яиц, несколько тюбиков сыра, целлофановый пакет с помидорами. И это все. Обследование кухонных шкафов, полок и крохотного чулана было также безрезультатным.

Я стоял у окна кухни и смотрел на Пуддефьорд. Там, вдали, свинцового цвета нефтяной танкер причаливал к Лаксевогу, чтобы встать на ремонт. Ярко-красный цвет листьев на деревьях казался ослепительным на фоне строений вдоль горы Дамсгордсфьеллет, здесь осенние краски — символ увядания — еще не коснулись растительности. Над горой нависло небо, тяжелое, свинцовое. Это был один из тех августовских дней, которые напоминают нам об осени, зиме и смерти.

Я снова прошел в гостиную. Все ясно. Картонная коробка, в которой Ялмар Нюмарк хранил вырезки из газет и другие материалы, связанные с пожаром на «Павлине», исчезла из его квартиры.

Вернулась сиделка.

— Полиция уже едет, — сказала она.

Мы уселись каждый на свой стул и сидели молча, как дальние родственники, которые встретились впервые за много лет и им не о чем говорить друг с другом.

Когда мы услышали вошедших в квартиру полицейских, то оба встали, прежде чем они успели появиться в комнате. Это были Хамре, Исаксен и Андерсен. Они негромко поздоровались, так, как будто бы уже пришли на похороны, и тихо прошли в спальню. Когда они вышли оттуда, лица у них были скорбные. Хамре выглядел искренне опечаленным и посмотрел на меня пустым взглядом.

— Это всегда так грустно, — произнес он. Никто не возражал.

Сиделка тут же заявила им, что у нее мало времени, что ее ждут другие клиенты и что ей непременно нужно дать показания первой.

— Показания? — спросил Хамре и вопросительно взглянул на меня.

Я открыл рот, но она опередила меня.

— Разве это не так называется?

Исаксен и Андерсен осторожно передвигались по комнате, стараясь ни к чему не прикасаться. Бледные веснушки Исаксена почти совсем исчезли при этом плохом освещении. Андерсен тяжело дышал после подъема по лестнице. Его большой живот выпирал из-под пиджака, и, казалось, готов был лопнуть. У Исаксена было привычно кислое выражение лица, и он совершенно не обращал внимания на мое присутствие, Хамре смерил меня долгим взглядом.

— Есть признаки того, что смерть была насильственной?