Патриция Вентворт - Тайна темного подвала

— Вам пора в постель, миссис Джим! — строго сказала она. — Вам необходимо выспаться, так что давайте скорее!

Энн поднялась на ноги, чувствуя, как ее поддерживает надежная рука, и пожелала Лилиан и Харриет спокойной ночи. Ответа она уже не слышала.

А Лилиан между тем было что сказать. Но слова ее лишь плавно растворились в воздухе. Харриет же, на секунду оторвавшись от журнала, проговорила удивленно:

— А, ты уже уходишь? Спокойной ночи.

А затем Томасина увела Энн из комнаты. Дверь за ними захлопнулась.

От непомерной усталости Энн уже не могла себя контролировать, и помимо ее собственной воли у нее вдруг вырвалось:

— Мне нигде нет места… нет места…

Потом сознание ее помутилось. Они с Томасиной поднимались по лестнице. Ох и нелегкое это было восхождение! Энн старалась изо всех сил, но все равно еле-еле передвигала ноги. Она чувствовала руку Томасины, обнявшую ее за талию, и перила под своей ладонью. Подъем все продолжался и продолжался. Временами она вообще не понимала, что делает, и ободряющий голос Томасины доносился до нее едва слышным шепотом. А потом уже не слышала и шепота. Но наконец он настал — момент, когда она ощутила под головой подушку. Свет погас, и Энн погрузилась в мир сновидений.

Спала она очень-очень долго. Лишь однажды она пробудилась и шевельнулась в постели лишь затем, чтобы ощутить непередаваемое облегчение и снова скользнуть в самую глубину сна.

Когда Энн наконец проснулась, за окнами было совсем светло. Несколько секунд она лежала неподвижно, глядя на незнакомую обстановку вокруг, но еще не очень понимая, что она незнакомая. За окном брезжил солнечный свет и щебетали птицы. Глубоко вдохнув, Энн принялась вспоминать…

Вчерашний день. У нее появилось ощущение, будто ей предстоит распаковывать огромный и кое-как набитый чемодан. Энн попыталась разложить весь этот скарб аккуратными стопками. И один отрезок вчерашнего дня постепенно начал обретать четкие очертания. Чем сильнее напрягала она память, тем яснее вырисовывались контуры и ярче проступали детали. Начинался этот отрезок с того момента, когда Энн обнаружила, что стоит во мраке, а через четыре ступеньки от нее распростерто тело убитой девушки, а кончался — последней секундой бодрствования. Но до этого отрезка — было лишь глухое забвение.

Пустота. Она не знала, ни кто она, ни почему очутилась в этом доме. Вместо памяти — лишь облако мутной мглы…

Откинув одеяло, Энн вскочила с кровати и подошла к окну. Снаружи все заливал бледный свет раннего утра. Она окинула взглядом зеленый луг, сбегающий вниз, к огромным стары кедрам. Свежий ветерок мягко овевал ее лицо, шею, голые руки. Энн оглядела себя: на ней была бледно-розовая ночная рубашка с кружевами на рукавах и вороте, прихваченная в талии голубой лентой. На спинке кровати висел бледно-голубой вязаный жакет с пояском. Энн накинула его на плечи. Он оказался теплым и приятным на ощупь.

Девушка снова улеглась в постель. Должно быть, это вещи Лилиан. Не Харриет, точно не Харриет. Она принялась гадать о том, что носит Харриет и как могут выглядеть ее вещи, но вдруг, затаив дыхание, остановилась, ошеломленная внезапной мыслью: "Да какая тебе разница!

Что еще может иметь значение, кроме того, кто ты такая и как здесь очутилась?" Волна ужаса нахлынула на нее — древний как мир инстинктивный страх перед неведомым, боязнь заблудиться в незнакомом пространстве, где даже земля под ногами полна опасностей. Надежная с виду твердь может вдруг обернуться зыбучим песком, скала — расступиться под напором подземных вод. На мгновение этот страх почти лишил ее способности мыслить. Но потом его мутные клубы рассеялись, и девушка вновь обрела силу и мужество, так ей необходимые, чтобы начать новый день.

Спать больше не хотелось. Часов у нее не было, но судя по свету за окном было уже больше шести. Энн потянулась за сумочкой и пересчитала лежащие там деньги. Во внутреннем отделении оказалось десять однофунтовых банкнот.

А в маленьком наружном кармашке — несколько пенни, шестипенсовик и шиллинг, сдача от платы за автобус. Но за недавнюю поездку в такси она тоже должна была заплатить. Да, так и было, вспомнила девушка. Еще в сумочке лежал обыкновенный карандаш с оловянным колпачком, ярко-зеленый и уже порядочно истертый карманный календарик, украшенный букетом из розовых и красных цветов, и бледно-желтый носовой платок без каких-либо меток.

Платок навел ее на мысль осмотреть карманы юбки и жакета, заботливо убранных Томасиной в гардероб. Вещи одиноко висели посреди пустого шкафа, и это заставило Энн испытать какое-то смутное горькое чувство, как будто ее саму забыли, забросили. Она, однако, отмахнулась от этого ощущения и вынула вещи. Это был серый, с легкой голубизной, костюм. К нему прилагалась голубая же рубашка. Пройдясь по карманам жакета, Энн обнаружила лишь носовой платок, голубой, в тон рубашке. На полке серванта нашлась и шляпка, очень милая, маленькая, с черными и голубыми перьями. На секунду Энн подошла совсем близко к тому, чтобы вспомнить, где и когда купила эту шляпку, но стоило ей напрячься, как смутное воспоминание мгновенно потускнело, не успев обрести четкие очертания. А вот и ее туфли — простые, черные, изящные. И нейлоновые чулки в мелкую сеточку. Энн вдруг замерла, держа их в руке. Вот она покупает чулки, и девушка-продавщица говорит: «Вот эти неплохие», а Энн отвечает: «Нет, мне нужны потоньше». Миг — и картинка исчезла.