Патриция Вентворт - Тайна темного подвала

Между тем Томасина прошла через дверь в дальнем конце холла, по длинному коридору с голыми каменными стенами и наконец добралась до кухни. Это помещение превратилось в кухню шесть-семь десятков лет назад, когда прежнюю, ставшую слишком ветхой, уже нельзя было использовать. Кухарка была невысокой, в летах, женщиной со светлыми слегка вьющимися волосами, уложенными в пучок. Ее темно-серое платье почти сплошь — за исключением рукавов да краешка подола — закрывал обширный передник. Когда вошла Томасина, та сидела за столом и раскладывала пасьянс.

— Ну что, она приехала? — не отрывая глаз от карт спросила кухарка.

— Ага, приехала, Мэгги, — вяло откликнулась Томасина. — Мне нужно принести ей поесть.

Мэтти издала злорадное карканье.

— А что я тебе говорила, Томасина! В следующий раз будешь мне верить! Разве не сказала я еще вчера, что нам придется кормить ее отдельно? Теперь-то ты убедилась?

— Нет, я и тогда тебе не поверила, и теперь не поверю, — отрезала Томасина. — И хватит об этом, Мэтти. Да на нее смотреть страшно! Бедняжка, ей, по-моему, сейчас нужнее всего улечься в постель и не вставать не меньше недели.

Мэтти Оливье окинула ее быстрым пронзительным взглядом и усмехнулась.

— Ах, ты опять за свое? Все у тебя ангелы небесные, а потом диву даешься, как они с треском летят вниз! Ну ладно-ладно, я уже встаю!

Между тем на другом конце дома Энн почти физически ощущала, как судорожно, рывками бежит вперед время.

Лилиан Фэнкорт все говорила и говорила, и все как бы ни о чем. Казалось, конца этому не будет. Нить разговора Энн потеряла в момент бесконечных сокрушений о том, как ужасно, когда в твоем распоряжении всего две служанки. И это в доме, где их всегда было не меньше семи! Когда она сумела снова вникнуть в слова мисс Фэнкорт, та вспоминала о том, «как хороши были золотые довоенные времена».

— Но я всегда говорила: нельзя изменять своим привычкам только потому, что другие так делают. Вот мой отец ни в чем, даже в мелочах, не отступал от традиций, до самой смерти! Дожил он до девяноста пяти, а на охоту ходил каждый год, даже в свою последнюю зиму. Джим все повторял: "Оставьте его в покое пусть делает что хочет.

Да разве кто-нибудь посмел бы его останавливать! Уж точно не я, его бедная маленькая дочурка! — И она жеманно взглянула на Энн.

Джим… Разум Энн отторг это имя. Только не сейчас… не здесь… Только когда она поест и отдохнет.

Но Лилиан не унималась: Джим говорил то-то, и еще это, и еще всякое-разное!

Наконец распахнулась дверь и на пороге появилась Томасина с подносом в руках. И, к великому облегчению Энн, Лилиан прекратила цитировать Джима. И, резко подняв голову, спросила:

— А где Харриет?

— Ее пока нет, — был ответ.

Лилиан раздраженно воскликнула:

— О боже, папе бы это не понравилось! Очень даже не понравилось бы!

При этих словах в гостиную вошла Харриет.

Природа наградила ее таким внушительным ростом, что казалось, будто она смотрит на всех свысока. И даже на саму себя. Длинное тощее тело венчала слишком, пожалуй, маленькая голова. Ее темное облачение напоминало траурный наряд; шляпка была лихо сдвинута на затылок.

На левом локте болталась объемистая и весьма потертая сумка. Глядя куда-то мимо Энн, она резко выбросила вперед правую руку и напористо, но со странными паузами между словами проговорила:

— Сожалею, что не смогла тебя встретить. Давно ты здесь?

Впоследствии Энн часто пыталась восстановить в памяти остаток вечера. Но перед глазами мелькали лишь невнятные, ничем не примечательные фрагменты. Ей вспоминалась Лилиан, все болтающая и болтающая, а в углу дивана — Харриет, уставившаяся в какой-то журнал, видимо местного производства. Время от времени она делилась прочитанным с остальными: «Мистер Уимбиш говорит…» или «Мисс Браун пишет…»

Томасина вошла в гостиную за подносом. Уже уходя, она обернулась и обвела комнату пристальным взглядом.

— Я вам так скажу: кто рано ложится и рано встает… тому и Бог подает.

Энн слышала эти слова уже как в тумане. Они, словно семена, упали в ее мозг, в ее сердце, и разрослись, заполоняя всю комнату. Последние полчаса голос Лилиан доносился до нее будто сквозь густую мглу. Энн подняла глаза и посмотрела в ту сторону, откуда прозвучали слова Томасины. Но туман не давал как следует разглядеть ее. Энн конечно не знала, что ее глаза уже просто молили о помощи.

Однако Томасина ушла, и девушку охватило чувство беспросветного одиночества. Но внезапно — казалось, будто это произошло в ту же самую секунду, — служанка вновь очутилась в гостиной. Стука двери Энн не слышала. Его и не могло быть, потому что дверь не открывалась. Секунду назад Томасина выходила, и вдруг — вот она, снова здесь и идет через комнату к Энн.