Дмитрий Вересов - Белая ночь

— Восьмой «Бэ»? — спросил он и встал у раскрытого окна рядом с мальчиками. — Училу ждем? Понятно.

Странно он произнес это. «Училу»… Не «училку», а как-то по-новому, с некой блатной окраской. Все парни тут же почувствовали себя мальчиками и замолчали, словно не он, а они были сейчас новенькими в этом классе. Но молчание было недолгим. Новенький выглянул в окно и вдруг вскочил на подоконник. Держась за оконную раму, он вышел на жестяной карниз третьего этажа и медленно двинулся к окнам кабинета физики. Несколько ребят высунулись в окно, с изумлением следя за новеньким.

— Он что, ненормальный?! — заверещали девчонки. — Позовите кого-нибудь! Сделайте хоть что-нибудь! Он же упадет…

Мальчики молчали. Они понимали, что кричать сейчас бесполезно. Бодаясь лбами, они высовывали головы на улицу, чтобы увидеть все своими глазами. Новенький, цепляясь за пыльную раму, двигался, переступая боком, по карнизу. Это было непонятно и жутко, а впереди еще была бетонная перегородка. Как он собирался ее преодолевать? Мальчики ждали, что он повернет назад…

— Восьмой класс «Бэ»! — прогрохотал громовой голос физички Медведевой. — Что вы там не видели?! Если учитель задерживается, надо стоять спокойно и повторять материал. Сейчас будет устный опрос по всему разделу… Где староста?.. Журнал успеваемости где?..

Медведеву боялись даже родители. Восьмой «Бэ» топтался перед ней, прислушиваясь к звукам за окном и ожидая, что новенький вот-вот спрыгнет с подоконника позади них, и Медведева загрохочет так, что с потолка посыплется штукатурка. Но новенький не спрыгнул.

Когда восьмой «Бэ» вошел в класс, новенький выскользнул из-за плотной шторы и сел на свободное место рядом с Марковым. Потом только Кирилл узнал, что Акентьев занимался альпинизмом, а также хоккеем, самбо, баскетболом…

Во всех этих многочисленных секциях, кружках он быстро становился лучшим, после чего терял интерес к тренировкам и бросал их ради нового увлечения.

В нем было очень много показухи, выпендрежа, но это, как ни странно, не мешало ему, даже наоборот. В хоккей он играл без шлема, как канадский профессионал. Артистически копировал манеру игры и катания Фила Эспозито. Жевал жвачку, плевал на лед, цеплял клюшкой коньки соперников и припечатывал их к борту, но при этом умудрялся больше всех в клубе забивать шайб.

Занимаясь самбо, он корчил из себя Сансуро Сугато из знаменитого фильма «Гений дзюдо».

Все самбисты сгибались в три погибели, Акентьев же боролся с совершенно прямой спиной, и самое главное, часто побеждал. И так было во всем.

Акентьев не был трудолюбив, честен, благороден, скорее наоборот. Но во всех делах ему сопутствовала удача и успех. Он черпал силы из какого-то другого, непонятного для Кирилла, источника. Может быть, поэтому Маркова тянуло к нему, как тянет заглянуть в самую дальнюю, темную комнату в конце коридора, даже если Синяя Борода запретил это делать под страхом смерти.

На этом же уроке физики Кирилл рассказал Акентьеву все школьные тайны: кто считается в школе основным, а кто только кажется таким, какие девчонки свои, какие чужие, а самая красивая девчонка в школе — Альбина Вихорева.

Кирилл торопливо сообщил Саше, что у него есть японский кассетник, немецкий самоучитель по боевому дзюдо профессора Вольфа, что он учится в музыкальной школе по классу фортепиано, что отец его месяц назад стал директором крупного кораблестроительного завода… Ему хотелось произвести на новенького впечатление.

Вернее, ему хотелось, чтобы Саша Акентьев взял его в свой мир.

Саша слушал внимательно все, что говорил ему Кирилл, и рисовал на его блокноте рок-группу Kiss, их знаменитые размалеванные физиономии…

Нет, их компания интересовалась не только рок-музыкой. Им, вообще-то, было все равно, чем противопоставить себя всем остальным. Хоккей НХЛ, карате, хатха-йога… Однажды Саша Акентьев притащил перепечатанный на машинке роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Три вечера они сидели дома у Альбины Вихоревой, передавая друг другу по цепочке прочитанные листы. Можно, конечно, было читать вслух, но тогда не было бы этих касаний руками, коленями. Светка Виноградова не щекотала бы шею Кирилла мягкими прядями волос. Воланд, Маргарита, Бегемот, Альбинкины ноги, Пилат, Иешуа, тепло Иркиного бедра, опять Воланд…

Акентьев уже прочитал роман накануне и наблюдал за ними, снисходительно усмехаясь, прищуриваясь, потому что уже примеривал на себя маску Воланда.