Станислав Родионов - Долгое дело

Он схватил ручку и стремительно перечеркнул дневниковую запись, вдавливая стальное острие в бумагу. Что написано пером, того не вырубишь топором. Он хотел вырубить, чтобы потом не краснеть.

Не подлость ли? Самый дорогой человек помнит о его дне рождения, ищет в магазинах подарки, прячет их под подушку, треплет ему уши, покупает шампанское, готовит праздничный ужин и, наверное, отпросилась с работы и поехала за Иринкой... Чего же он хочет? Всеобщего празднества по случаю его тезоименитства? Телеграмм, делегаций, цветов и росписей в книге приемов? Неужели человек и правда с годами глупеет? Допустим, с сорока?

Он схватил дневник...

"Мне сорок, и я это чувствую по своим мыслям и сомнениям. В молодости, бывало, я мнил из себя невесть что - непризнанного гения, сильную личность, моральное совершенство... Или наоборот - считал себя тупицей, распутником или подонком. Теперь за плечами сорок, и мне точно известно, что я не совершенство и не подонок".

Из-за приоткрытой двери высунулась дьявольская бородка. Рэм Федорович вошел мягко, почти на цыпочках. Зато Димка Семенов ступал от души.

- А что вы собираетесь делать-сегодня вечером? - елейно спросил Гостинщиков.

- Ну, у меня кое-кто соберется...

- Позвольте узнать, зачем?

- Мало ли зачем.

- Товарищ Семенов, приступайте. Покажите ему кузькину мать.

Жесткая, тяжелая ладонь легла на его правое ухо и огненно завертелась, словно точильный круг. Рябинин вцепился в дужку очков, чувствуя, как она нагревается вместе с кожей.

- Хватит, - приказал Гостинщиков.

- Ну, так зачем соберутся люди?

- Допустим, у меня день рождения...

- Не врет? - узнал Семенов у Гостинщикова.

- Сейчас узнаем. - И спросил вкрадчивым, сладким голосом, каким бабушки спрашивают внучат: - И сколько же вам годиков?

- Все мои.

- По-вторить! - весело приказал он Семенову.

Теперь абразивный круг огненно лег на левое ухо. Когда боль прошла и по ушной раковине растеклось тепло, Рябинин признался:

- Сорок. Ну и что?

- А нас пригласил? - спросили они в два голоса.

- И не подумаю.

- Влепить еще? - спросил Семенов у своего начальника.

- У него же только два уха, - глубокомысленно заметил Гостинщиков.

- Друзья приходят без приглашения, - тоже глубокомысленно изрек Рябинин и добавил сорвавшимся голосом:

- Братцы, я сейчас заплачу от радости...

- Давай вместе, - предложил Димка, улыбаясь во всю ширину своего широкого лица.

- Поплачьте, мужики, поплачьте, - буркнул Гостинщиков, нервно мотая колышек бородки на палец.

В носу Рябинина действительно защекотало... Пыль - от бумаг всегда много пыли, будь это старые газеты или протоколы допросов.

Видимо, чтобы пресечь всякие носовые щекотания, Димка Семенов размахнулся и двинул Рябинина по плечу так, что подскочил "Уголовно-процессуальный кодекс" и пишущая машинка шлепнула букву. Затем он пропал под столом, защелкав там замками своего чемоданистого портфеля. Когда разогнулся, то в его руках оказалась большая прямоугольная коробка, перевязанная шпагатом и заляпанная сургучными печатями. Димка поставил ее на уголовное дело, на чистые бланки, на кодекс и с чувством выдохнул:

- Тебе, следопыт.

- Что здесь? - спросил Рябинин.

Они ждали этого вопроса, но ему было неважно, "что там": да хоть принеси они ее пустой, эту картонку, похожую на увеличенную коробку из-под ботинок, - лишь бы пришли.

- Лунный риголит, - объяснил Гостинщиков.

- Алмазы, - уточнил Димка.

- И кусок земной мантии, - добавил Рэм Федорович.

- Ну, и мешочек золотого песку, лично мною намытого, - улыбнулся Димка.

- Братцы... - начал было Рябинин, но дверь открылась без стука, сильно, нараспашку, обдав их сквозняком. Так входил только Петельников.

Он уже стоял посреди кабинета - высокий, какой-то беспечный, в светлом плаще с неожиданно стоячим воротником.

- Здравствуйте, товарищи. Извините, но срочное дело...

- У нас тоже дела, - гордо произнес Гостинщиков, вставая.

Рябинин не удерживал, - инспектор зря не побеспокоит.

- Братцы, жду в восемь, и спасибо.

- За что? - удивился Рэм Федорович уже у двери.

- Не забыли...

- Дурак ты, - сказал на прощанье Гостинщиков.

- Ага, дурак, - подтвердил Димка, проваливаясь в коридор.

- Оригинальные ребята, - заметил инспектор.

- Мои ребята, - блаженно улыбнулся Рябинин.

И промелькнуло, исчезая...

...В каждом мужчине вижу друга. В каждой женщине - любимую.

Петельников пошел к двери, словно хотел вернуть их, его ребят, но у порога остановился и сказал, вроде бы тоже испытывая радость: