Станислав Родионов - Долгое дело

- А на самом деле?

- Сушеные сразу и закупал. Деньги на сушку придерживал.

- Ну и сколько придержал? - полюбопытствовал инспектор.

- Шесть тысяч.

- На что ушли деньги? - спросил Рябинин.

- Известно на что.

- На что?

- Известно на что.

- На винно-водочные изделия, - объяснил инспектор Рябинину и бросил коменданту: - Пил-то небось с Аделью?

- Да, совместно.

- Небось в какой-нибудь "Ривьере"?

- Тогда была в моде "Пальмира".

И промелькнуло, исчезая...

...Мещанство всегда было модно...

У Рябинина был вопрос, но промелькнувшая мысль отстранила его, чтобы уступить дорогу другой, промелькнувшей...

...Мода - показатель морали...

- Как я понимаю, Калязина дала вам деньги для покрытия недостачи? спросил Рябинин.

- Копейка в копейку. А то б посадили.

- Александр Иванович, наверное, миновал срок давности?

- Шесть тысчонок-то я до сих пор не вернул.

- Этими деньгами она вас и держит?

- Которые прогуляли вместе, - добавил инспектор.

Александр Иванович задумался, словно ему предложили построить самолет.

Неужели он до сих пор об этом не думал? Или не мог ничего решить? Нет, думал, потому что комендант осмысленно и даже с далекой хитрецой поочередно глянул на них, как бы показывая, что сейчас он скажет что-то очень важное.

- Я работал на степях. Там орлов делают ручными, вроде котят. А как? Поймают, наденут на глаза черный колпак и посадят на протянутую веревку, которую качают и дергают. Попробуй усиди. Орел же привык к скалам. Измучается птица, охотник колпачок снимет, подставит ей руку и даст мяса. Так все время. Орел и думает, что охотник есть самый правильный мужик. Потом выпускают его в небо, а он все ж садится охотнику на руку. Поняли мой намек?

- Но это безмозглая птица, - неприязненно сказал инспектор.

- А я как тот орел. Слаще морковки ничего в жизни не ел.

- И у вас никогда не возникало чувство протеста? - мягко удивился Рябинин.

- Я покрякиваю, да и то редко.

- Что ж, совсем нет характера?

- Характер есть, только я его не употребляю.

Петельников наподдал носком блестящего ботинка какую-то гайку на полу.

- Знаешь что, комендант? Ты хуже Калязиной.

Рябинин отстранился от них желанием подумать о чем-то важном, что может уйти в сутолоку дня... Или хотя бы запомнить то, о чем надо подумать... Причины преступности. О них.

Плохое семейное воспитание, пьянство, чуждое влияние, накопительская страсть... Этих причин называют много. А вот он установил, что главной причиной калязинских преступлений был эгоизм. Сейчас вот понял, что причиной комендантского падения стала бесхарактерность. Нет ли причин и биологических? Вернее, не есть ли преступление результат социального и биологического? Надо подумать.

- Я получу с Адкой поровну? - спросил комендант, настороженный словами инспектора.

- А как вы считаете? - полюбопытствовал Рябинин.

- Как же... Она накрашена, выхохлена, а я живу, как хорь в норе.

- Вы получите меньше, - успокоил Рябинин, решив сфотографировать кухню и приложить снимок к материалам дела в качестве смягчающего обстоятельства.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Хорошо, я узнал смысл своего существования - он в жизни для людей. Но тогда встает, все застилая, другой неразрешимый вопрос: как надо жить? Как жить, чтобы жить для людей?

Рябинин проснулся от сильного желания понять, что же ему снится. Сон был долгим и радостным, сознание почти физически ощущало какое-то обволакивающее счастье. Такое состояние в его снах возникало от женской ласки, от несмелых рук и бессильных губ. Или от природы - солнца, прикосновенного ветерка и теплой воды. Но в этом сне не было ни лиц, ни предметов, ни слов - одно ощущение. И оно виделось, - ведь сны видят, а не ощущают, - сильнее, чем слова и лица.

Он повернулся на бок, чтобы глянуть на часы, и услышал тихое звяканье на кухне. Опять Лида встала раньше...

Зарядка, которая редко делалась с удовольствием, сегодня прямо-таки вливала силы. Даже резиновый пояс, обычно хлеставший по спине, деликатно пощелкивал в миллиметре от лопаток. И вода, жгучая, как из-подо льда, торопливо скатилась с плеч, словно поскорее хотела миновать нервные точки тела. Рябинин растерся и начал бриться электробритвой, которую не любил давно и обоснованно за манеру автоматически отключаться и при этом зло пощипываться. Но она отключилась только один раз, ущипнув ласково.

Он вышел из ванной. Стремительные узкие ладони порхнули из-за его плеч и вцепились в уши, принявшись их трепать. До красноты, до крапивного зуда. Рябинин повернулся и сжал Лиду так, чтобы ее руки заклинило.