Станислав Родионов - Долгое дело

Она вновь опала, словно этим карр-камнем он проткнул ее и выпустил все силы.

- Неужели в вашей жизни не было зигзагов? - вяло спросила Калязина, потеряв к нему интерес.

- Зигзаги были, но не аморальные.

- Мне хоть есть что вспомнить, а вы чадите...

- Неужели?

- Я вам расскажу притчу...

У нее еще были силы - на притчу.

- Умер один гражданин и попал на тот свет. Стали думать, куда его - в рай или в ад. Решили проверить... Пустили в одну комнату с драгоценностями не берет. Пустили в комнату с яствами и винами - не пьет. Пустили в комнату с красавицами - не трогает. Доложили богу. Всевышний и говорит: "Отправьте его в ад, - в раю дураки не нужны".

- Аделаида Сергеевна, чего же вы не в рай попадаете, а в заключение?

- Потому что вы не бог.

- С богами вы еще встретитесь. Я имею в виду судей.

Она закрыла глаза, показывая, что говорить больше не о чем.

Разве это допрос? Да он и не может ее допрашивать от какой-то дрожи внутри, от крапивного злорадства. Это не допрос - это месть.

- Ну, так назовете соучастника?

- Меня арестуют? - открыла она глаза.

- Да, после допроса прокурором, - жестко ответил Рябинин, представляя, как ее арестовывают, как она видит постановление, смотрит на печать, расписывается, и ее увозят в следственный изолятор, в камеры.

Рябинин снял очки и обдул чистые стекла: он ли это? Тот ли, который после любого ареста терял аппетит? Тот ли, которого товарищи звали "гуманненьким"? И где ж найденный им смысл жизни, где ж любовь к себе подобным? Но умершая Пленникова, но его страшная ночь в городской прокуратуре...

- У меня просьба, - тихо сказала Калязина.

- Да-да, - с готовностью отозвался он, чтобы заглушить свое злорадство.

- Я хочу попрощаться с Роем.

- С овчаркой?

- Да.

- А с близкими людьми?

- У меня их нет.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Разве можно ругать человека утром, когда он только что проснулся? Это то же самое, что увидеть за окном черное солнце. У человека впереди день - их не много у него...

Разве можно ругать человека, когда он уходит на работу? Он же на работе, на деле. Он должен знать, вернее, должен чувствовать, что дома его ждут и о нем думают. Иначе не работа.

Разве можно ругать человека, когда он в пути? Ведь он ловит волны, как приемник, - ловит теплые волны из дому. В пути без них нельзя, без них тяжело.

А разве можно ругать человека, когда он вернулся домой? Он же у себя дома, он же вернулся, и еще неизвестно, что он пережил на работе и в пути...

И можно ли ругать человека на ночь? Ты же с ним расстаешься на восемь часов. Он должен выспаться и увидеть свои приятные сны.

Разве можно ругать человека утром?..

О допросе прокурор не спрашивал, закуривая медленно и выжидательно. Но и Рябинин молчал о допросе, - ему казалось, что есть другой разговор, более серьезный и крайне необходимый, и этому разговору следует быть до всяких других бесед и слов.

- Сегодня Лида нашла у меня пару седых волос, - сказал Рябинин.

Юрий Артемьевич улыбнулся, как старый учитель наивности ученика. И провел рукой по колкой своей шевелюре. Рябинин проследил движение руки... Боже мой, когда-то чуть седенькие виски прокурора теперь блестели начищенным мельхиором и все разгорались, расползались, заливая светом всю голову.

- Почему один человек не давал житья многим? - спросил Рябинин, намереваясь спросить не так и, может быть, не совсем о том.

- Вопрос мне? - удивился прокурор, хотя в кабинете больше никого не было.

- Она взяла у нас почти год жизни.

- Тогда и я вас спрошу: чего же мы стоим, если преступница берет нашу жизнь годами?

- Хотите сказать, что дело не такое уж и сложное?

- Я этого сказать не хочу, но другие скажут. Нет ведь ни убийств, ни запутанного бухгалтерского учета, ни розыска сбежавших преступников...

- Юрий Артемьевич, сложности уголовного дела определяется не убийствами и розысками, а сложностью человеческих отношений, которые лежат в основе преступления.

Но он хотел сказать не это - другое его занимало.

И промелькнуло, исчезая...

...Самые интересные мысли те, которые не высказать...

- Не призналась? - догадался прокурор.

Вот:

- Почему, Юрий Артемьевич, мы так долго не могли с ней совладать? Ведь она одна, а нас много...

- Потому что мы поступаем законно, а она нет.

- Что же выходит: живущие по закону - слабее?

Беспалов сделал странное движение правой рукой - как балерина всплеснула в танце ручкой. И уложил ее на бумаги недвижно, припечатанно, чтобы впредь она не всплескивала. Рябинин знал, что все это значило, - Юрий Артемьевич пресек полет руки к подбородку, как он пресекал не раз.