Анна Малышева: Алтарь Тристана

– Да ни в жизнь! – отмахнулся гость. – Откуда у тебя возьмутся сто тысяч?!

…Наслаждаясь весенним теплом и упругостью сухого асфальта под ногами, она шла к метро, сперва расстегнув молнию на куртке, а потом вовсе сняв ее и перекинув через руку. «Как мало нужно для счастья! И как много! Только что, несколько часов назад, мне казалось, что я провалилась в черную яму, настолько меня удручали все эти скорпионьи драки… Нет ничего тяжелее, чем наблюдать, как вокруг умирающего человека копошатся мошенники, аферисты и просто алчные родственники, которым нет дела до его страданий. И вот я счастлива: меня ждет отличная работа, Париж, глоток забвения всех моих неприятностей… Но… почему “алтарь тристана”?»

Последняя мысль, случайная, заставила ее вздрогнуть. Сияющий день разом померк. «Старик так и не увиделся с сыном. Что он сказал, когда мы встретились впервые? “Кара Божья!” Он решил, что сын мертв, так же как мертв первенец… Не иначе! И впрямь, Господь покарал его… Умереть, не зная, жив твой сын или мертв… Что ему наговорила Нина? Вероятно, убедила в том, что Ивана уже нет, раз дарственная была вдруг составлена на нее. И говорила-то она с моих слов, значит, косвенно и я виновата в том, что старик умер непримиренным, в тоске и страхе… Да, но что изменилось бы, если бы я смолчала? Иван, если он подделка, не появился бы перед ним все равно. Гдынский оставался в ясном сознании до самой смерти. Иван настоящий приехал бы давно, я уверена! Ирина – мошенница, и я помешала ей хотя бы завладеть имуществом. Ну, а Нина… Нина воспользовалась правом сильного – в этой ситуации она одна была безупречна. Она являлась той, кем была, и не пыталась выдать себя за кого-то еще. Только потому ей и досталось наследство. Она была подлинником, если уж использовать метафору Ирины. Остальные – подделками или сомнительными экземплярами! Вот Иван-то, я думаю, теперь не появится! Перед кем же ему появляться? Перед Ниной?! Вот этого-то им и не хотелось ни в коем случае, иначе зачем нужно было устранять близкую родственницу в последние часы жизни Гдынского?!»

Внезапно очнувшись, она обнаружила себя в Кривоколенном переулке. Двинувшись с самого начала не к станции «Китай-город», а к «Тургеневской», Александра обосновала это тем, что оттуда она сможет доехать до дома Натальи без пересадки. Но сворачивать в переулок, в сторону от метро, вовсе не было надобности. Задумавшись, женщина шла туда, куда вела ее тайная тревога. Казалось, загадки были решены, и все же самая темная сторона тайны осталась неосвещенной, недоступной пониманию, как обратная сторона Луны, всегда обращенной к земле одним и тем же непроницаемым ликом.

Возле знакомого дома два грузовых фургона почти полностью перекрыли движение в узком, изогнутом переулке, хотя они и въехали на тротуар. Один фургон уже запирался и готовился отъезжать, в другой только начинали грузить мебель. На тротуаре стояли картонные коробки. Подойдя, Александра бросила взгляд на одну из них, приоткрытую. Свертки из тряпья и газет, обрывки оберточной бумаги, сквозь которые виднелись тускло поблескивающие бока старых кастрюль…

Знакомый низкий голос окликнул Александру по имени. Оглянувшись, она увидела за спиной Нину, прижимавшую к груди стопку тарелок.

– Вы здесь? Помогите-ка…

Она указала взглядом на раскрытую коробку, и Александра, отогнув крышку, помогла уложить туда посуду. Выпрямившись, Нина с хлопотливым видом огляделась, отряхнула руки и поторопила грузчиков, замешкавшихся с погрузкой массивного комода, почерневшего от времени:

– Я говорила, быстрее! Где третий?

– Наверху… – глухо раздалось из кузова грузовичка.

– Наверху… Хоть разорвись! – Нина обернулась к Александре.

Ее квадратное лицо с грубыми, почти мужскими чертами раскраснелось. Темные глаза, ушедшие под низкий лоб, смотрели бессмысленно, как у человека, измученного грудой навалившихся разом забот. Художница взглянула на дверь подъезда, распахнутую настежь и подпертую кирпичом, – оттуда как раз появился третий грузчик, волокущий по ступеням огромный мешок, состроченный из старых портьер.

– Осторожнее! – прикрикнула на него Нина.

– Да там тряпки…

– Тряпки… Не мусор все же!

Мешок тоже был погружен, вслед за комодом, и все трое грузчиков отправились в подъезд. Нина устремилась за ними, на ходу бросив оторопевшей Александре:

– Не последили бы вы за машиной? Одну минуточку… Я ведь тут одна!

Художница осталась рядом с грузовичком. Она едва осознала обращенную к ней просьбу, оставшись на месте больше от изумления. «Уже переезд? – Ее мысли путались, обгоняя друг друга. – Так спешно, ведь Гдынский умер только вчера! Но вещи увозят, а не привозят, значит, Нина не переезжает сюда? Распродает имущество?»