Станислас-Андре Стееман - Из дома никому не выходить

Аделия, которой тогда исполнилось двадцать шесть, чудесным образом оставалась все такой же свеженькой блондинкой. К следующему Рождеству — к этому времени ее муж и золовки вот уже год как с ней не разговаривали — вы назвали бы ее образцовой женой пастора: она скромно одевалась и не менее скромно высказывалась, к месту цитировала Библию и при любых обстоятельствах уповала на Господа. Дамы-патронессы находили, что она переменилась к лучшему, а бедняки могли, не краснея, принимать от нее помощь.

Даже война не в силах оказалась отвлечь ее от внутреннего монолога. Похоже, она не заметила и послевоенных лишений.

Можно было ожидать, что мистер Пламкетт, — при его-то больных почках, больной печени и больном сердце, — умрет от почечной недостаточности, цирроза или инфаркта. Но он скончался от анемии, и неудивительно — сочетание трех его диет могло прикончить и более крепкого человека.

Миссис Пламкетт было в то время сорок пять лет, спина ее согнулась, зрение ослабело. Она осталась на свете совсем одна — или почти одна: золовки одна за другой ее покинули, а мать умерла от потрясения во время блицкрига. Из всей родни у нее и был-то лишь неувядаемый мистер Мердок. Мистер Мердок предложил ей вести у него хозяйство, но она отказалась. Больше того, она оборвала его упрашивания довольно-таки резкой фразой. Некоторые уверяют, будто жизнь в пятьдесят лет только начинается. Почему бы не поверить им? Она мужественно перенесла первые недели траура, после чего решила — совсем как накануне свадьбы — перепробовать все то, в чем до сих пор ей было отказано. Но она не очень знала, как за это взяться, и тщетно старалась пробудить уснувшие желания. Птице, слишком долго просидевшей в клетке, поначалу трудно бывает летать. Овдовевшая миссис Пламкетт без всякого толку провела неделю в Лондоне, две недели в Венеции, месяц в Париже. Ее строгие темные монашеские платья повсюду выглядели нелепо. Она не вызывала интереса ни у кого, если не считать, конечно, корыстного интереса метрдотелей и шоферов такси. Она столкнулась с чуждым, враждебным ей миром. И уже начинала скучать по своей клетке…

Все изменилось в тот день, когда в казино Монте-Карло, у стола с рулеткой, она встретила Джо Уоррена.

Ее сразу потянуло к Джо Уоррену. Возможно, причиной стало то, что она нашла в нем отдаленное сходство с полковником Бабблом. Джо Уоррен был настолько же стройным, насколько полковник был коренаст, настолько же бледным, насколько полковник полнокровен, настолько же сдержанным, насколько полковник общителен. Если хорошенько поразмыслить, оказывалось, что у них всего одна общая черта, но в глазах Аделии она и выглядела наиболее существенной: обольстительная беспечность все повидавших мужчин.

Джо Уоррен только что поставил на восемь чисел: двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, тридцать, тридцать один, тридцать два и тридцать три. Правильный квадрат, в котором центральная клетка осталась свободной.

— Не пропустили ли вы двадцать девять? — не удержалась от вопроса Аделия, тронув его за рукав.

Джо Уоррен, несколько удивившись, смерил ее ледяным взглядом, который соскользнул по вдове подобно струйке воды, постепенно согреваясь.

— Не угадали. Я стараюсь его разморозить.

— Но вы же на него не поставили! — воскликнула Аделия, ничего не поняв.

Джо Уоррен по-прежнему не сводил с нее потеплевшего взгляда.

— Намеренная провокация. Таким образом я заставлю его выпасть.

— Но… В таком случае, вы заранее проиграли!

— Я на это и рассчитываю, — объяснил Джо Уоррен. — Для того, чтобы выиграть, надо уметь проигрывать, — любезно прибавил он. — Я поставлю на это число, и поставлю много, как только «двадцать девять» начнет наверстывать упущенное.

Подобные рассуждения граничат с бредом, невольно подумала Аделия, но этот способ приманивать удачу оказался для нее еще более волнующим, чем приобщение к охоте на тигра (тигров).

— Я… Я надеюсь, что вы ничего не имеете против того, чтобы я сама поставила на двадцать девять? — робко осведомилась она.

— Ничего не имею против, — ответил Джо Уоррен. — Я не получаю процентов с прибыли этого заведения.

Она едва успела сделать ставку. И вот уже крупье объявляет: двадцать девять, черный, нечет и серия.

— Я, наверное, что-нибудь вам должна? — радостно прошептала Аделия.

Джо Уоррен ответил не сразу. Склонившись над зеленым сукном, он теперь сам взялся за двадцать девять, укрыв квадрат, — так, словно старался потеплее его укутать, — всеми известными способами: он поставил на цвет, на дюжину, на колонну, на поперечный ряд, на число, на два числа и на четыре числа.