Владимир Рыбин - Убить перевертыша

- На кого же она там учится? - спросил с сарказмом, который, как ни старался, не мог скрыть.

- На пастора.

- Пастор? Женщина?!

Вдруг подумалось: не из-за него ли? Хочет грех замолить? Хотя разве это грех по нынешним временам?

- Что такого? - в свою очередь удивился Виктор. - Это у нас, в России, женщине не полагается быть попом. А у протестантов считается: если перед Богом все равны, то и звать к Богу могут все. Лютер говорил, что человек вправе обращаться к Богу непосредственно, без посредников. И значит, пастор, получается, вроде как воспитатель, наставник. А воспитателем женщина может быть даже лучшим, чем мужчина...

Разговаривая, они уселись за стол, на котором под скатертью лежали готовые завтраки в пластиковых упаковках, стояли коробочки простокваши, несколько металлических цветастых банок пива, бутылка вина.

- Ну, рассказывай, - нетерпеливо потребовал Виктор. - Чайник сейчас вскипит, а пока дуй пиво.

- О чем рассказывать?

- Как там у нас?

- Хреново. Все разваливается.

- Ну, ты уж... Я ведь тоже радио слушаю. Трудно, конечно, но не так уж...

- Так уж! - зло сказал Сергей. И вскочил, перевернул картонку с портретом Горбачева. - Не могу видеть этого меченого. С него, заразы, все началось.

- А говорят, он начал исправлять...

- Начал, да вот уже сколько лет никто не знает, как кончить.

Засвистел чайник, и Виктор встал, прошел на кухню, крикнул оттуда:

- Здесь, в Бремене, был случай: бургомистру голову отрубили за то, что запустил городские дела.

- У нас бы так!.. И ведь не просто некомпетентность да бесхозяйственность - прямое предательство. Всю Россию запродали американцам или кому там еще? Разодрали страну на части, чтобы легче было обирать.

- А что же президент?

- Президент одним из первых подал пример публичного отступничества. Если бы он тогда, прямо на трибуне, застрелился, когда отрекался от того, чему сам был цепным псом, его бы поняли и простили. А он по существу провозгласил предательство добродетелью. И пошло. Предал Верховный Совет, поднявший его из дерьма, предал своего вице-президента, предал Конституцию, на которой клялся в верности. Что Горбачев, что Ельцин - два сапога пара. И понеслось. Иуды засучили ногами: всегда, мол, были против. Врут ведь, сволочи, и не заикаются. Когда были на самом верху партийной власти, первыми душил свободомыслие. Всю жизнь звали верно служить идеям марксизма-ленинизма и вдруг завопили о его преступности. Ну и шагали бы прямиком в тюрьму, так нет же... Мигом выскочили из своих красных штанов. А ну их всех!..

Он стукнул кулаком по столу и грубо выругался. Вино выплеснулось на скатерть.

- М-да! - только и сказал Виктор. И повторил: - М-да! Изведешься ведь так-то.

- Все мы там извелись, готовы глотки рвать друг другу.

- Друг другу?!

- Да нет, похоже, уже разобрались, кому надо рвать.

- Знаешь что, давай-ка поспим немного, охолонем, как говорят там, у нас, - предложил Виктор. - Я тоже невыспатый. Вчера проубирался допоздна. Не принимать же ваше превосходительство в холостяцкой квартире.

- На работу не надо?

- Сегодня у меня выходной, так что гуляем...

Через пять минут Сергей лежал в той самой кровати, которую помнил все это время. Уже засыпая, подумал, что вся его злость, все раздражение, выплеснутое на терпеливого Виктора, оттого, что нет Эмки. А если нет Эмки, то что ему делать в Бремене? Не по магазинам же шляться. Это прошлый раз он ходил по магазинам, как по музеям. А теперь этих экспонатов, которые нельзя купить из-за дороговизны, и в Москве предостаточно.

И сразу, без раздумий, решил: не болтаться впустую, а упросить Виктора сегодня же съездить в Ольденбург. Полста километров по немецким-то дорогам - прогулка на час. Поболтать с Виктором вечера хватит. А завтра можно и в Росток. Виктор обидится? Ну, денек, самое большее, можно повременить, а потом - за дело.

Вот если бы Эмка!.. И он уснул с мыслью о ней, улыбался, чувствуя, как растекается в груди неведомое томление, грустное и в то же время очень-очень радостное.

15

Над Центральной Россией висел почти неподвижный обширный антициклон. Мурзин изнывал от жары и всю дорогу думал о том, как, добравшись до дома, залезет под прохладный душ. Но, подойдя к обитой коричневым дерматином двери своей квартиры, понял, что с душем придется повременить. Кондратьев, всего скорей, прав, говоря, что неизвестные люди по неизвестным пока причинам оставили его в покое и покушений больше не предвидится. Но береженого Бог бережет.