Владимир Рыбин - Убить перевертыша

Стемнело. Дальний свет фар скользил над серым полотном шоссе и растворялся в пространстве, не высвечивая ничего. Встречные машины моргали фарами, требуя приглушить слепящее сияние, Мурзин двигал рычажком ближнего света, снова переходил на дальний и гнал, гнал машину, и с каждым километром все больше давало себя знать гнетущее напряжение в глазах, в груди, в спине: сказывалась нервная усталость от быстрой езды по дороге, которой не видно. А Кондратьев молчал, то ли спал, то ли ночные гонки были для него не в диковинку.

- Давай-ка постоим, - внезапно сказал он.

Мурзин с облегчением сбросил скорость, съехал на обочину.

- Еще правее, к самой канаве. И выключи свет. Сейчас нас обгонит машина. Попробуй разглядеть ее получше.

Только он это сказал, как дальний свет полоснул по стеклам. Мимо пронеслась легковушка, толкнувшись в левые дверцы порывом ветра.

- Что скажешь?

- Вроде бы "Москвич", цвет темный, непонятный, задний номер неразборчив.

- Заляпан грязью. Откуда грязь в такую сушь?

- В самом деле, откуда? Вы что-то знаете?

- Похоже, кто-то из нас кого-то очень интересует. Или мы оба. Давай-ка разворачивайся, не зажигая света, проезжай немного и сворачивай на первую же грунтовку, лучше ближе к лесу, к кустам. Заодно поспим часа два...

Разбудили Мурзина соловьиные трели. Птаха сидела, казалось, прямо на крыше автомобиля и заливалась так громко и самозабвенно, что захватывало дух. Кондратьев тоже не спал, он осторожно, чтобы не скрипнуло, опустил ветровое стекло. Повернул голову, приложил палец к губам и улыбнулся счастливо.

За стеклами была серая муть раннего рассвета. Ветки кустов плотно обнимали капот, и Мурзин досадливо подумал, что перестарался в темноте, заехал в самую гущу.

- Как поет, мерзавец! - шепотом сказал Кондратьев. - В струну вытягивается. А весь-то - с мизинец.

В открытое окно сразу навалились комары, и пришлось отмахиваться, шевелиться, хлопать себя по щекам. Соловью это не понравилось, недовольно тренькнув, он умолк. Подождал немного и зашуршал крыльями, улетел.

- Ну, поехали. Теперь я за руль.

Через несколько минут они снова мчались по шоссе, казавшемуся в рассветной мгле серой аэродромной полосой. С полчаса ехали в молчании. Потом Кондратьев резко потряс головой.

- Усну, чего доброго. Ты не молчи, говори что-нибудь. Расскажи об этом нашем курьере.

- О Сереге? Хороший мужик.

- Это я слышал. Расскажи, чего не знаю. Мысли его, интересы, пристрастия...

- Интересный человек. Любит пофилософствовать. Какие-то у него свои теории, разумеется, по его мнению, новые и, разумеется, глобальные.

И он начал излагать теорию Новикова о наследственности людей и обществ, о родовых и территориальных общинах, которой Сергей морочил ему голову до полуночи.

Кондратьев слушал не перебивая, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида.

- Интересно? - спросил Мурзин. - Вы так задумались.

- Думы мои о знакомом гаишнике.

И он рассказал историю, типичную для российских дорог. Однажды его остановили на дороге, как ему показалось, без каких-либо оснований. Стареющий, полноватый гаишник долго рассматривал документы, которые Кондратьев подал, не вылезая из-за руля, как это принято на Западе, походил вокруг машины, подумал и объявил, что полагается штраф за пересечение сплошной линии на дороге.

- Во-он там, - сказал, неопределенно махнув рукой в пространство.

Бросив планшетку на капот, он начал выписывать квитанцию штрафа. Ручка его плохо писала, и он все время тряс ею.

- Почему бы вам не выйти из машины? - раздраженно сказал гаишник.

- Не привык. На Западе это не принято. Но если нужно...

- Ничего, сидите.

Кондратьев достал свой тонкий фломастер, протянул в окно.

- Возьмите, это лучше пишет.

- О! - восхитился гаишник, возвращая фломастер. - Пишет, как по маслу.

- Оставьте себе. Надо же вам чем-то писать.

- Спасибо. Но штраф все же полагается.

- Ну, раз полагается...

Он оплатил выписанную, отнюдь не малую сумму, не глядя сунул квитанцию в карман и уехал, сразу решив, что вскоре приедет сюда еще, специально.

В следующий раз гаишник взял штраф, не выписывая квитанции. Еще через несколько дней Кондратьев сказал, что рублей у него нет, только доллары. Гаишник взял их, не поперхнулся.

Так они познакомились...

- Вот о нем-то я и думаю. Если он на посту, то оторвемся.

- От кого? - удивился Мурзин.

- Оглянись. Сдается мне, это та же машина. Узнаешь?

Он притормозил, чтобы провериться, и синий "Москвич", тащившийся следом, тоже сбавил скорость.