Линкольн Чайлд - Две могилы

Особняк Грейси [23] Особняк Грейси — одно из старейших зданий на Манхэттене. Официальная резиденция мэров Нью-Йорка.

Она бросается через улицу и взбирается по решетчатым воротам на стену. Ей известно, что мэр не живет в этом особняке, предпочитая собственную роскошную квартиру, но дом все равно должен тщательно охраняться.

Обернувшись, она видит, как второй нацист выбегает из закусочной и, заметив ее, кидается в погоню.

Проклиная свою медлительность, девушка сползает по стене и несется со всех ног к особняку. Окна здания погружены в темноту, но фасад купается в лучах прожекторов. Возле угла дома стоит человек в форме полицейского, и девушка бежит к нему.

— О фицер, — произносит она, пытаясь дышать как можно ровнее и сдвинув рюкзак так, чтобы закрыть кровавое пятно на боку. — Не подскажете, как мне добраться до Таймс-сквер?

Полицейский смотрит на нее как на сумасшедшую.

Девушка подходит ближе, так чтобы оказаться в пространстве между ним и особняком.

— Я заблудилась и хочу вернуться в свой отель. Вы не поможете мне?

Нацист из-за ворот внимательно наблюдает за ней.

Полицейский с хмурым видом спрашивает:

— М исс, вы представляете, где сейчас находитесь?

— Э -э… в Центральном парке?

Полицейский больше не сомневается, что она приняла наркотик.

— Э то частная территория. И вы проникли сюда незаконно. Боюсь, вам придется пройти со мной.

— Х орошо, офицер.

Она идет рядом с ним вдоль фасада дома. Потом оглядывается и видит, что нацист исчез. Теперь нужно убежать и от полицейского — девушка не может допустить, чтобы ее имя попало в официальный протокол. Они приближаются к восточному крылу особняка. Полицейский открывает ключом ворота и ведет ее к машине. Она понемногу отстает, а затем внезапно бросается к деревьям, растущим на краю парка.

— Э й! — кричит полицейский. — Вернитесь немедленно!

Но девушка и не думает останавливаться. Она продолжает бежать мимо деревьев парка, по пустынным улицам и темным авеню, пока наконец не чувствует, что ее сердце готово разорваться…

Кори проснулась от сдавленного крика. На мгновение она растерялась, не сразу сообразив, где находится. Она посмотрела на обшарпанные стены и закрытую дверь прямо у себя перед носом, вдохнула запах засохшего дерьма, и воспоминания нахлынули на нее. Кори уснула в кабинке женского туалета на Пеннстейшн. Она опять видела сон… тот самый ужасный, отвратительный сон, который на самом деле не был сном, потому что это произошло наяву две недели назад.

Она затрясла головой, пытаясь рассеять пелену страха. Прошло две недели. И ничего не случилось. Разумеется, теперь она в безопасности.

Кори встала. Ноги отказывались повиноваться. Она проспала, сидя на унитазе, не меньше шести часов. Хорошо хоть, что царапина зажила и бок больше не болел. Выйдя из кабинки, Кори вымыла лицо и руки, почистила зубы и причесала волосы. Зубную щетку и расческу она купила в аптеке «Дуэйн-Рид». Отражение в зеркале ее не порадовало. Две недели жизни на улице и немного грима превратили ее в грязную бездомную наркоманку.

Было шесть часов пополудни, и на Пенн-стейшн царила неразбериха — как и рассчитывала Кори. Последние две недели она передвигалась исключительно в толпе. Ее глаза рыскали по сторонам, проверяя каждого, кто мог шпионить за ней, особенно опасаясь встретить жесткое лицо, прикрытое темными очками. Кори стала настоящей бездомной, прячущейся на станциях метро или в церкви, спящей на скамейке в парке или в дорожных тоннелях, питающейся остатками бигмаков, которые извлекала из мусорных баков после закрытия «Макдоналдса». Было очевидно, что она столкнулась с могущественной тайной нацистской организацией. Только так можно объяснить все эти конспиративные квартиры со сложной аппаратурой и канцелярией, а также упорство, с каким ее преследовали эти люди. Они знали, что Кори украла документы.

Возможно, это уже была паранойя, но Кори не сомневалась: они пойдут на все, чтобы выследить и убить ее.

Наверное, стоило обратиться в полицию. Но тогда ей пришлось бы сознаться в краже со взломом — уголовном преступлении, которое поставило бы крест на ее юридической карьере, еще толком не успевшей начаться. Наконец, ей могли просто не поверить. Или нацисты могли перебраться в другое место. Какой здравомыслящий человек способен представить, что в двадцать первом веке они преспокойно творят свои черные дела в центре Манхэттена?