Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай

— А кто она такая? — спокойно спросил Ласточкин.

Тихомиров побагровел.

— Господи, есть же счастливые люди, которым на Багамах… — начал он и угас. — Я же просил вас не нарываться! Что это, так сложно?

Мы с капитаном молчали. А что, в самом деле, мы могли возразить?

— Ладно, — буркнул наконец полковник и протянул нам ордер: — Идите и займитесь делом!

Ласточкин глянул на документ и потемнел лицом:

— Это еще что такое? Я не запрашивал бумагу на арест Ольги Бариновой!

— А должен был, — проскрежетал шеф. — Лазаревы волнуются, их надо успокоить. Идите и привезите ее сюда!

— Не пойду, — коротко ответил Павел.

— Да как… — начал Тихомиров.

— И вообще это какой-то вздор, — упрямо продолжал мой напарник. — За что ее арестовывать? В чем ее вина?

Они препирались с полковником битых четверть часа. Наконец Тихомиров смирился, вызвал Горохова и вручил ему ордер:

— Ты ведь желал отличиться в этом деле? Ну так вперед!

Обрадованный Толя умчался быстрее ветра. Ласточкин хмурился и смотрел куда-то в угол.

— Зря вы это делаете, — буркнул он. — Она тут ни при чем.

— Зря — не зря! — разозлился Тихомиров. — Пусть посидит взаперти, пока эти уроды будут праздновать. И ей легче, и мне, а тебе особенно! А вы с Лизаветой — завтра с утра освобождаю вас от службы, но чтобы явились на этот вечер и глаз с именинницы не спускали! Поняли? Вот вам приглашения, Лазарев прислал. — Он вручил нам два конверта. — Да оденьтесь там поприличнее, вы! Не позорьте уж меня, в самом деле!

Вечером 5 апреля за мной заехал мой напарник. Нам казалось, что мы рассчитали время так, чтобы хватило и на дорогу, и на пробки. Однако человек, который не видел пятничные пробки в Москве, может считать, что он не видел ничего в жизни. Одним словом, мы прибыли в особняк Лазаревых, когда праздник уже был в разгаре.

На входе у капитана отобрали оружие, и никакие объяснения, что он прибыл некоторым образом для охраны хозяйки от посягательств киллера, не помогли. Наконец нас впустили в святая святых. Как говорит все тот же актер Новицкий, если бы у меня была голова, она бы непременно закружилась. И было от чего, ибо день рождения Алисы Лазаревой явно претендовал на то, чтобы стать событием года.

Цветы. Шампанское. Улыбки. Подарки, подарки, подарки… Дамы в бриллиантах, джентльмены (удачи) в смокингах. Умопомрачительные платья. Черный жемчуг, жакетки-болеро из белой норки. А какие гости, мама миа! Загорелая теледива с оголенным пупом. Актриса в костюмчике золотистого атласа с разводами и в розовых туфлях. Знаменитая модельерша в чем-то мешковатом и страхолюдном — сапожник всегда без сапог, это факт. Стайка щебечущих девиц, одетых в переливчатые лоскутки и высоченные ботфорты. Девушка в белом, девушка в оранжевом, девушка в черном, которая при ближайшем рассмотрении оказывается юношей. Комплименты, льстивые речи, звон бокалов…

Помимо моей воли эта ярмарка тщеславия захватывает меня. Я передвигаюсь зигзагами в толпе, стараясь не терять из вида потенциальную жертву Алису Лазареву, которая расточает улыбки направо и налево. Паша Ласточкин рядом со мной собран и сосредоточен. Я бросаю на него косой взгляд. Где-то в родословной у него наверняка притаился англичанин. Черт, ну почему у меня нет этого хладнокровия, этой поразительной сдержанности, этого умения держать себя в руках в любой ситуации, которое на самом деле объясняется огромным чувством внутреннего достоинства? Среди такого скопления знаменитых, богатых и важных людей я ощущаю себя потерянной. Они смеются, веселятся, обсуждают меню, а я остаюсь чуждой их веселью; они рассказывают друг другу смешные случаи из жизни их общих знакомых, а я не могу даже сообразить, о ком идет речь. К нам подходит Георгий Лазарев.

— Я очень рад, что вы выполнили мою просьбу и арестовали эту ненормальную, — говорит он. — Алиса сразу же почувствовала себя гораздо лучше, когда узнала об этом.

Значит, правду говорят: больше всего мы ненавидим не тех, кто причинил зло нам, а тех, кому причинили зло мы. Но, так как ответить нам с Ласточкиным нечем, мы предпочитаем промолчать.

— Она уже созналась, что хотела убить Алису? — беспокойно осведомляется банкир.

— Нет, — коротко отвечает Ласточкин, и это правда.

На лице Лазарева — неприкрытое изумление:

— Как? А я думал, при вашем арсенале средств…

Так, все ясно, можно не продолжать. Я вижу, что Паша, несмотря на свое хваленое самообладание, с трудом сдерживает злость.