Лев Гроссман - Кодекс

Он взял наугад один пакет — тяжелый, величиной и весом с телефонную книгу, обернутый и запечатанный с большим старанием, как коробка дорогих конфет. Какие-либо обозначения отсутствовали. Эдвард выбрал в связке своих ключей один, с острой бородкой, и стал вскрывать им упаковочную ленту. Он перестал распечатывать почту с тех пор, как у него появился первый ассистент, и соскучился по этому ощущению. Из-под бумаги снова выступили туго скрученные газетные жгуты. Эдвард расправил один. Ежедневная лондонская газета извещала: «ЦЕРКОВЬ, ПАМЯТНИК СТАРИНЫ, РАЗРУШЕНА». Внутри лежали один на другом еще два пакета в плотной обертке цвета морской волны.

Эдвард снова взялся задело и через минуту вышелушил из груды бумаг маленький, переплетенный в красную кожу томик.

Он взял книжечку в руки с неожиданной для себя нежностью. На обложке заглавия не было, по краям пролегала тонкая кайма позолоты. На корешке золотыми буквами значилось: ПУТЕШЕСТВИЯ. От книги слегка пахло сыростью.

Эдвард раскрыл книгу на титульном листе и увидел:

Некоторые из букв s выглядели как f , другие напоминали интегралы. Внизу стояла дата MDCCXXXV — Эдвард попытался перевести ее в арабские цифры и бросил, — а также место издания — Дублин. На развороте гравюра, портрет Свифта. Бумага крапчатая, как яичная скорлупа, поперек титульного листа бледное коричневое пятно, похожее на кучевое облако.

Эдвард отложил книгу в сторону, снова прикрыв бумагой от пыли, и развернул второй пакет. В нем оказался первый том сочинений. Эдвард бегло пролистал страницы, скользя глазами по строчкам. В колледже ему полагалось прочитать эту книгу, но он так и не прочел. Кажется, по «Гулливеру» мультфильм сняли? Оба тома сохранились удивительно хорошо, хотя страницы стали хрупкими и чуть-чуть выкрошились в уголках.

Вернувшись к ящику, Эдвард заметил, что в верхнем ряду лежат книги малого формата, а внизу — более крупные. Он взглянул на часы — около половины пятого. Надо создать хоть видимость начала работы до того, как он уйдет.

Он быстро перенес верхние книги на стол и стал сдирать с них обертку. На свет появлялись трехтомные романы, пухлые словари, атласы со складными листами, учебники девятнадцатого века с пометками давно выросших и умерших школьников, обветшалые религиозные трактаты, миниатюрное трехдюймовое издание шекспировских трагедий, снабженное собственным увеличительным стеклом. Эдвард складывал все это на столе аккуратными стопками. Одни книги были прочными на ощупь, другие распадались в руках. Из более старых высовывались длинные кожаные закладки. Эдвард потратил двадцать минут, перелистывая старинную «Анатомию» Грея с подробнейшими и жутковатыми иллюстрациями артистически распотрошенных трупов.

Через некоторое время он сделал перерыв. Пол устилали волны оберточной бумаги. Теплый свет торшера по-прежнему освещал комнату, но теперь к нему прибавилось солнце, оранжево сияющее сквозь плотные шторы.

Эдвард опять посмотрел на часы. Почти шесть — он потерял счет времени. Руки от возни с пыльными кожаными переплетами стали красновато-коричневыми. Он как мог отряхнул их и влез в пиджак. Надо будет послать Лоре Краулик счет за химчистку.

Перед уходом он заглянул в ящик. На дне еще осталось несколько самых крупных томов — они выглядывали из-под соломы, как кости динозавра из земли. Эдвард нагнулся, чтобы взять один. Тот оказался гораздо тяжелее, чем он ожидал. Пришлось упереться животом в край ящика и поднять книгу двумя руками. С глухим шлепком Эдвард водрузил ее на стол. Под оберткой вместо книги обнаружился деревянный ларец с металлической застежкой. Эдвард открыл ее, и крышка легко откинулась на маленьких, тонкой работы петлях.

Внутри лежала толстая доска примерно один фут шириной и два длиной, обтянутая почерневшей кожей. Всю ее покрывали клейма, заклепки и глубоко оттиснутые на коже рисунки — абстрактные узоры и человеческие фигуры, стоящие в разнообразных позах. В центре виднелось приземистое, странных пропорций дерево с множеством мелких веточек на вершине. Эдвард провел пальцами по старой, зароговевшей коже. На ней имелся глубокий порез, и поврежденная доска под ним успела снова сделаться гладкой. Когда-то, давным-давно, эта поверхность пострадала от сильного удара. Орнамент местами был таким густым и темным, что не поддавался разгадке. Это походило скорее на дверь, чем на переплет книги.