Елена Ткач - Седьмой ключ

Нет, определенно эта прогулочка будет стоить им воспаления легких! В Алешиных кроссовках хлюпала вода, Ветка, несмотря на холод, вся горела — ей казалось, что лоб ее внутри пылает огнем — похоже, поднималась температура. Они выбрались на центральную деревенскую улицу где-то посередине и спрятались под плакучими ветвями одинокой березы, стоявшей у некрашеного забора.

Дождь и не думал кончаться — видно, зарядил до утра, гроза разъярилась вовсю, разряды грома ухали так, что уши закладывало, молнии, полыхавшие одна за другой, похоже, наводили ужас даже на тех, кто укрылся в относительной безопасности городских квартир…

Что ж говорить о тех, кто в эти минуты не знал приюта…

Алеша видел, что Ветка еле держится на ногах, до дома — далеко, кроме того, двигаться по такой грозе просто опасно… Впрочем, как и стоять под деревом! Он уже начинал впадать в панику, глядя на дрожащую Ветку, как дверь деревенского дома, что за забором, приотворилась, а на крыльце завиднелась тоненькая детская фигурка, зазывно машущая рукой.

— Ника, гляди… Вроде нас зовут?

— Похоже, нас! Больше тут никого… Ну что?

— Пошли! Выбора у нас нет.

Они проскользнули в незапертую калитку, пробежали по затопленной дорожке и в два прыжка поднялись на высокое крыльцо. Гостеприимно раскрытая дверь быстро захлопнулась. Они оказались в полутемных сенях, где пахло сеном, яблоками, молоком и еще чем-то сладким, домашним. Может быть, детством…

— Проходите. Замерзли небось… — очень серьезно пригласила их в дом малютка, в которой оба, приглядевшись, признали Лизу, младшую дочку деревенского пьяницы.

— Ой, Лизанька, здравствуй! — обрадовалась ей Ветка, присев на корточки. — Как же ты нас узнала — на улице такой дождь — не видать ничего!

— Осень плосто, — с тем же выражением взрослой сосредоточенности проскрипела Лизанька и настойчиво потянула гостью за руку — в натопленную теплынь.

— Идите, идите-ка, не смущайтесь! — послышался бодрый веселый голос, и взорам вошедших предстала невысокая пожилая женщина. — Лизанька вас приметила: вон, говорит, хорошие под дождем пропадают! Давайте сюда, хорошие, поближе к печке — тут у нас все сохнет в два счета! Сохните, путешественники. Ох, миленькая, да у тебя руки, как лед, — воскликнула хозяйка, взявшая Ветку за руку, чтобы усадить в кресло поближе к жарко растопленной печке.

Лизина бабушка всплеснула руками и взялась за дело. Сетуя на непогоду, на грозу, которая, по ее выражению, как с цепи сорвалась, на ребят, затеявших прогулку по лесу в Ильин день, когда с самого обеда было ясно, что хлынет, она обращалась то к внучке, то к нежданным гостям, то к молнии и грозе, к печке, самовару и коту Кузьке и сновала по комнате, быстро и ловко делая свое дело: накрыла на стол, подала Ветке с Алешей по паре нагретых на печке шерстяных носков, подтерла лужицы, протянувшиеся вслед за вошедшими по всей комнате, надела на Лизу теплую пуховую кофточку… Горе-путешественникам тоже дала по сухой вязаной кофте, и они не отказались — настолько уютно и по-домашнему почувствовали себя в этом простом гостеприимном доме.

Бесшумно и легко перебирая ногами в опушенных мягоньким светлым мехом бордовых тапочках, Антонина Петровна — так она назвалась — успела пожаловаться на неказистый вид нынешних яблок — то ли дело были яблоки в ее детстве, проведенном в приволжском селе Еленовка близ Саратова… Расставляя на свежей отглаженной скатерти блюдечки и тарелки своими узловатыми искривленными от подагры пальцами, она, смеясь, вспоминала, как со старшей сестрой своей Нинкой воровали они эти яблоки из специальных глубоких ям, вырытых в земле их бабушкой и засыпанных листьями — так их принято было сохранять до зимы… Яблок-то было вдоволь, но им непременно хотелось утащить потихоньку от строгой и властной бабушки несколько прозрачно-золотых душистых плодов, которые теперь, из непомерной дали прошедших лет кажутся райскими…

— А даль непоме-ерная, да! — улыбаясь мягкой и светлой улыбкой, то и дело озарявшей ее лицо, покачала головой Антонина Петровна. — Мне ведь скоро восемьдесят восемь! Да, уж в октябре…

— Вы шутите, Антонина Петровна! — не поверила Вероника, переглядываясь с пораженным Алешей. Назвать их хозяйку старухой язык бы не повернулся.

Ясной нестарческой бодростью светлел ее облик, казалось, все ей легко, потому что каждодневная привычка одолевать возраст, немощь, рожденная действенным строем души, помогала по сотне раз на день обретать второе дыхание, как бы воспарять над собой, над унынием и усталостью.