Дэвид Хьюсон - Земля обетованная

— То есть?

— То есть бар с красивыми женщинами! Мама не была проституткой. Я знаю это, Бирс.

— А я знал, что моя жена была моей женой и никогда не смотрела на другого мужчину. Я ошибался. Может быть…

— Нет! — заорала она так, что парень за соседним столиком в ужасе оглянулся и вставил в уши белые штучки, такие же как у идиота, что выскочил сегодня передо мной на дорогу.

Нужно время, чтобы принять такие новости. Я в конце концов смирился. Я увидел Кайла Маккендрика и понял, что, несмотря на то что тот был уродливым, лживым убийцей, в этом случае он говорил правду. Не было причины ему не верить.

— Что случилось? — спросил я.

Она закрыла глаза, и мне показалось, что я заметил слезы.

— Через четыре дома отсюда есть бар. Настоящий бар. Чтобы рассказать, нужно выпить. Ты согласен?

Я не притронулся к своему пиву из опасения перед последствиями. Элис выпила половину коктейля «Кровавая Мэри» и отставила стакан. Мы были здесь единственными посетителями. Меня это не удивило. В баре пахло дымом, пролитым пивом и подгоревшим жиром. Бармен по большей части сидел в задней комнате, гонял на музыкальном центре рок семидесятых годов — «Дуби Бразерс» и другие записи, которые я помнил лишь частично. Я словно очутился дома.

— Насколько могу судить, — начала Элис, — бар работал всего несколько месяцев. Я проверяла. Лицензию выдали 13 мая 1985 года и 29 июля отозвали в связи с банкротством.

— Через четыре дня после этого твою маму и мою семью убили. Недолго они ждали, верно?

— Я наводила справки. Служащие говорят, что лицензии отзывают, как только кто-то заявляет, что бизнес развалился.

Я хотел было задать вопрос.

— Нет, записи о том, кто сделал заявление, у них не сохранилось.

— На чье имя оформлена лицензия? На Джонни?

— На маму.

Элис уловила что-то в выражении моего лица.

— Это важно?

— Джонни привлекали к ответственности?

— Это мне неизвестно.

— Итак, он предпочел не светиться. Значит, деньги были не его, и он не хотел, чтобы знали источник. Если он оформил лицензию на твою маму, то она стала еще одним препятствием для людей, проявлявших любопытство.

Мне показалось, что она и сама пришла к такому выводу.

— Маму дважды привлекали за употребление наркотиков.

— Значит, у Джонни были влиятельные друзья. Не знаю, какие сейчас правила, но тогда любое осуждение лишало человека лицензии.

— Понятно, — оскорбилась Элис. — Ты хочешь сказать, что мама и дядя были мошенниками.

— Это не так уж страшно, Элис, — заметил я. — Миллионы людей прибегают к небольшому обману.

— Сейчас это не имеет значения. Важно то, что произошло 25 июля. Твоя семья погибла. Мама умерла. И мой дядя исчез. Умер, должно быть. Трудно представить что-то другое.

Я бы соврал, если б сказал, что не предполагал этого.

— Мне пять лет понадобилось на то, чтобы обдумать все это, — сказала Элис. — Лао Лао никогда в это не вникала. У меня сложилось впечатление, что эта идея с самого начала была ей ненавистна. А это значит, что она для нее просто не существовала. В газетах найти ничего не удалось.

— Что, никаких историй о пожаре? О драке или скандале?

— Нет, Бирс! Я не смогла отыскать ничего в газетах о маме и о дяде. Знаю, что ее убили. В тот момент я пряталась в шкафу. Лао Лао видела ее тело. Потом пришли люди, назвавшиеся детективами. Они унесли тело мамы. Вымыли помещение. А после этого…

Она допила свою «Кровавую Мэри». Я отмахнулся от бармена, надеявшегося, что она попросит повторить заказ.

— И что после этого?

— Ничего. Ни слова в газетах. Ни слова от полиции. Похорон не было. Траура — тоже.

Это казалось невероятным.

— А что же детективы?

— Мы их больше не видели. Когда Лао Лао наконец-то пошла в полицию, они отрицали, что это вообще случилось. Просто сказали, что записали мою маму и Джонни в список «пропавших людей». Думаю, они до сих пор там числятся.

— Я же работал в полиции. Такие вещи спрятать невозможно.

— Черт возьми, Бирс! Они спрятали. Если ты не понял: моя мама и Джонни родились в Гонконге. Они были нелегалами, то есть не вполне людьми. Об этом и говорить нечего. Лао Лао до сих пор нелегал, во всяком случае она сама себя такой считает. На людей ее поколения амнистии не распространяются. Они всегда боятся, что кто-нибудь придет посреди ночи и убьет их. Поэтому не осмеливаются задавать вопросы. — Она ткнула пальцем в мою сторону, словно я был врагом. — Но не я, — добавила она. — Я родилась здесь. Со мной они ничего не смогут сделать.