Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

Через полчаса Шура вернулась с бутылкой французского коньяка и шампанским.

— Предлагаю восполнить пробел. Не возражаете?

Возражать Мерин не осмелился — очень уж бескорыстным выглядел Верин порыв.

Полночи проговорили на отвлечённые «высокие» темы: политика, уголовный розыск… уголовный розыск, политика…

Ближе к рассвету бессонная ночь вперемешку с заграничными напитками несколько притупили актуальность обсуждаемых тем, снизили их «высоту», Величко и Мерин спустились с небес на землю, и аскетизм обстановки секретарского «предбанника» не только стал препятствием на пути их намерения, но, напротив, щедро подлил масла в огонь обоюдного желания.

Домой Мерин вернулся навеселе, слегка побитой собакой.

Вероника встретила его не по обыкновению: на столе не дымился завтрак, кровать в спальне не была разобрана.

— Игорь, что случилось?

— Случилось? — переспросил он. — Когда?

Она некрасиво сморщила лицо. Сказала еле слышно:

— Сегодня ночью.

— Ночью? Сегодня? Ничего. А что?

Она смотрела на него не мигая:

— С кем ты был?!

Он не сразу нашёлся с ответом. Ошарашенно поднимал брови. Круглил глаза. Вероника повторила одними губами:

— Ты был с кем-то?

Наконец подвернулся, как Мерину показалось, удачный ответ. Он сказал:

— Почему?

Больше в это утро они не сказали друг другу ни слова.

Вероника заперлась в спальне.

Севка счастливо сопел на диване в гостиной в обнимку с красным складным велосипедом.

Мерин развернул в кухне раскладушку, лёг, не раздеваясь.

Разбудил его телефонный звонок. В трубке звучал взволнованный шёпот тёщи:

— Игорёша, это Лидия Андреевна. Не волнуйся, Никочка у меня. И Севка. Она весь день проплакала. Ничего не говорит. Не поела. Только что уснула, я дала ей снотворное. Что случилось, Игорёша?

…Его охватила паника. Он смог только ещё раз произнести то, что смог:

— Вероника… Ника… Никочка… Это я.

В ответ раздались глухие рыдания…

Тёмно-зелёный, блестящий, много повидавший на своём веку «Опель», несмотря на пенсионный возраст, выглядел среди российских собратьев красивой дорогой игрушкой. «Волги», «москвичи», «жигулята» разных моделей и даже самые амбициозные среди всего отечественного автопрома «запорожцы», казалось, замирали и не двигались, когда мимо них пролетал этот заносчивый «немец».

Георгий Георгиевич Никитин, майор КГБ в отставке как истинно русский любил быструю езду и в дороге, если не случалось «пробок», всегда позволял себе «немного лишнего». Труженики же госавтоинспекции, вглядевшись в номерные знаки зелёного «иностранца», как правило, отворачивали усталые лица, не замечая нарушения скоростного режима. Если же среди этих тружеников уличного движения попадался молодой да ранний или, того хуже, шибко принципиальный, то в этом случае приходилось-таки Георгию Георгиевичу останавливаться, доставать из сердечного кармана и совать под нос наглецу небольшую красную книжицу, после чего тот, пристыженный, подносил ладонь к головному убору и считал за благо поскорее ретироваться. К счастью, подобные недоразумения случались нечасто.

Книжечку эту Георгий Георгиевич после своего скандального увольнения из «органов» не сдал куда следует, а, вопреки строжайшему запрету, сохранил у себя. Сказал, что пропала во время последней, столь неудачно для него закончившейся командировки. Терять ему тогда было уже нечего, факт отлучения от хлебного места, во всяком случае на ближайшие много лет, стал к тому времени реальностью, а всемогущие три буквы — К, Г и Б в красном коленкоре могли оказать в сложных жизненных ситуациях неоценимую услугу. Конечно, тут он сильно рисковал: узнай кто и донеси кому — на хрустальной мечте вновь материализоваться в любимой конторе можно было ставить жирный крест. Это в лучшем случае, а то и за решёткой оказаться было недолго. Георгий Георгиевич отлично всё понимал, но недаром говорится: соблазн сильнее разума. «Хочу — и ворочу, а там хоть трава не расти». «Будь что будет». «Чему быть — того не миновать». «Авось пронесёт»… Да мало ли замечательных мыслей родилось в головах русских мудрецов для оправдания своих неуёмных желаний. Тем более что сам по себе факт утайки важнейшего документа партии был настолько невероятен, что даже расскажи об этом — никто бы не поверил: такого не могло быть по определению. А он никому и не рассказывал.

Да и лишили успешного майора КГБ всемогущего места больно уж неожиданно. В одночасье. Не учтя его немалых предыдущих заслуг. Подготовиться к такому трагическому жизненному повороту он не успел.