Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

— Известно... Пульс везде успел свой нос сунуть. И с Жемалдиновой любовь крутил, и рассказы писал...

— Что?

— Рассказы писал. Хобби у него такое.

— Ничего себе... Но при чем тут его рассказы?

— При том, что в этом деле одни писатели... — проворчал Сахаров. — Попробуй разберись, кто автор...

— Автор чего?

Вместо ответа он поднялся, подошел к лотку и купил два эскимо. Я заметила, что девушки, вставшие за ним в очередь, переглянулись, пошептались и захихикали. Верный признак того, что мужчина понравился. Еще бы. Оникс симпатичный, мужественный, хотя плечи у него не широкие, а взгляд не бычий. Мне и самой он нравился.

— Этот Пульс, — сказал он, вручая мне эскимо и снова усаживаясь рядом, — путается под ногами с первого дня следствия. С кем ни заговоришь — о нем услышишь, куда ни глянешь — его увидишь... Да еще без алиби разгуливает.

— А у кого из всей компании есть алиби на время убийства Вероники? — поинтересовалась я.

— Только у Штокмана. И то какое-то хилое. Жемалдинову убили в период от трех до пяти часов дня; Штокман клянется, что в это время был дома, и это подтверждает сосед, который разговаривал с ним по телефону. Но говорили они всего минут пятнадцать... Штокман мог до или после звонка соседа по-быстрому съездить, задушить Жемалдинову и вернуться домой. Расстояние не такое уж большое...

— Так это и не алиби вовсе... Слушай, Коль, скажи честно, кого ты подозреваешь?

— Всех. Вот смотри: например, тот же Штокман. Никак не могу понять, что он за человек. С одной стороны — всех ругает, никто ему не нравится; восемь лет назад на своих товарищей в милицию заявил, обвинил в изнасиловании девицы; Пульса чуть не побил; по словам одного режиссера, после окончания съемок украл едва ли не половину реквизита из музея... И с другой стороны — никому не отказывает в просьбе; а когда я спросил его, кто такой Леопольд Богоявленский, ответил, что не знает. А ведь знал! Знал, но выдавать его не захотел.

— А кто такой Леопольд Богоявленский?

— Да Пульс опять же... — нехотя пояснил Сахаров. — Только трепать об этом не стоит.

— Не буду. Но почему он Леопольд?

— Псевдоним такой.

— Шикарный псевдоним, в лучших традициях...

— Да уж...

— С какой стати Штокман должен был знать, что Пульс — это Леопольд Богоявленский? Он что, его близкий друг?

— Не друг. Просто у Пульса язык — помело. Он мне признался, что сам проболтался Штокману по пьянке о своем хобби и даже один рассказ показал. Только Штокман не стал его читать.

Оникс взял у меня обертку от эскимо и вместе со своей выкинул в урну. Проходящая мимо ворона тут же подпрыгнула, села на край урны, достала наши обертки и улетела, страшно довольная.

— Из всего этого ясно, что гражданин Штокман — личность неустойчивая, — продолжал Сахаров, — может и гантелью по голове треснуть. Сгоряча.

— В состоянии аффекта, — поправила я.

— Умная больно, — снова нахмурился Сахаров.

Я хотела было ответить ему достойно, но передумала. Сейчас не время ссориться. Вот закончим это расследование, и я ему закачу такой скандал... Надо только повод найти. В конце концов, Сахаров — не Сладков, не Пульс и не Вадя. Он мне нравится. Или я это уже говорила?

— Ты тоже умный, — дипломатично сказала я. — Как насчет Сандалова? Ты считаешь его способным на убийство?

— Не знаю. В тихом омуте черти водятся... Знаешь, какой он был когда-то?

— Пока не спился?

— Ну да. Шумный вроде Менро, веселый.

— Не представляю.

— Я тоже не представляю.

— Но какой у него мог быть мотив? С чего бы он стал убивать Мишу?

— Есть многое на свете, друг Горацио...

— Какой ты умный! — ядовито заметила я, радуясь, что нашла момент для маленькой мести.

Но и Сахаров не растерялся. Точно так же, как я минуту назад, он ответил снисходительно:

— Ты тоже умная.

Обменявшись любезностями, мы вернулись к беседе по существу.

— Коль, а Михалева ты не исключаешь?

— С чего бы это? — удивился Оникс. — Он один из самых подозрительных. После того как ушел тогда от Миши, три часа где-то болтался, а нам сказал, что сразу пошел домой.

— С чего ты взял, что он где-то болтался?

— Нянька его ребенка доложила. Ждала его допоздна, потом спать легла.

— Почему ж не сделали им очную ставку?

— Придет время — сделаем. Если возникнет такая необходимость...

— А Пульс...

— Давай не будем больше о Пульсе, — содрогнулся Сахаров. — Он мне уже приснился вчера.

— Подумаешь, невидаль... Мне Невзорова снилась, и то ничего... Ладно. Тогда поговорим о Линнике.