Наталья Солнцева - Загадка последнего Сфинкса

— Убедил… почти, — улыбнулась Александрина. — Согласись, уколоть отравленной булавкой очень по-женски. Может, кто-то из поклонниц?

— Или из оркестранток. Какая-нибудь непризнанная скрипачка, возомнившая, будто Никонов пользуется незаслуженной популярностью. Дескать, из-за таких выскочек, как он, истинные таланты прозябают в безвестности. Кажется, покойный маэстро получал угрожающие послания, вложенные в букеты цветов…

— Как романтично! От кого?

— Анонимные, разумеется. Впрочем, не знаю. Все это не более чем слухи.

Баркасов много пил, но не терял формы, рассуждал трезво, вполне владел и языком, и телом. Его подернутые влагой глаза блуждали по соблазнительной груди собеседницы, которую открывал низкий, почти до пупка, вырез платья. Если бы не бусы, зрелище было бы еще откровеннее. Ослепительно хороша скандальная вдовушка! Можно понять старика Домнина… и позавидовать. Когда в могилу сводит не тяжелая болезнь, а женские ласки, такая кончина куда привлекательнее. Санди — образец распутства, но как эротична! Как умеет подчеркнуть каждый изгиб своей дивной фигуры, выставить напоказ каждую округлость… Чертовка…

Актер вспомнил, сколько кривотолков, хулы и змеиного шипения «блюстителей нравственности» вызвала нашумевшая «Трапеза блудницы». Пасынок явно хотел досадить мачехе, а вместо этого подарил ей бессмертие.

— Вы с Игорем все еще на ножах? — спросил комик.

— Ни слова о нем! — вспыхнула Домнина. — Почему какая-нибудь поклонница не возлюбила его настолько, чтобы воткнуть в его плоть отравленное жало?! Я бы сама с превеликим наслаждением… — она запнулась, моргнула и прижала ладонь к пухлым губкам. — Не слушай меня! Я слишком много выпила…

Баркасов заказал ей уже третью порцию текилы, недоумевая, как можно пить такую гадость.

— Игорь — гений! — с пафосом воскликнул он. — За это ему можно простить все, душа моя. Все! Без исключения. Ты не должна на него обижаться, ведь сама «Вирсавия», рожденная кистью Брюллова, померкла бы рядом с «Блудницей». Искусство не судят, дорогуша, ему поклоняются!

— Ах, оставь, — зарделась от удовольствия Александрина. — Ты преувеличиваешь.

Баркасов слыл ценителем женской красоты и тонким знатоком живописи — его похвала дорогого стоила.

— Ты не прогадала, выйдя замуж за отца, а не за сына? — он подмигнул ей с бесовской ухмылкой. — Сейчас бы купалась в деньгах и… в лучах его славы. Еще не поздно исправить оплошность.

— Он ненавидит меня…

— Ой-ой-ой! От ненависти до любви рукой подать.

— Ты не понимаешь… у нас с Игорем психологическая несовместимость. Он считает меня продажной девкой, которая раскрутила старика на квартиру, дачу и машину. Ему легче было бы простить, если бы нас с его отцом связывал только секс, но не брак. Игорь относится к женитьбе слишком трепетно: идеализирует венчание, благословение небес, как он говорит. А я, видите ли, опошлила сие священнодействие, привнесла в «сакральную сущность любви» разврат и корысть!

— Так вы со стариком венчались?

— Он настоял, — потупилась вдова. — У него был пунктик по поводу греха, прелюбодейства и прочей чепухи. Он и сыну привил эту ханжескую мораль.

— Но тогда Игорь-художник и Игорь-мужчина должны находиться в конфликте. Как же его творческая смелость и пренебрежение общественным мнением?

— Не тебе объяснять, что внутренний конфликт стимулирует творческую энергию. Подавленное стремится найти выход… и выплескивается в художественных образах. А общество в восторге от Домнина. Ругая его картины, критики лишь подогревают интерес публики. Будь он пуританином, на его выставках по залам гуляли бы ветер и эхо. Вряд ли хоть один холст ушел бы больше чем за двести-триста баксов.

Александрина провела кончиком языка по верхней губе, и актера бросило в жар.

«Она красива, порочна и умна — редкое сочетание в женщине! — подумал Баркасов, глядя, как плотоядно сверкают ее глаза. — Хищница! Самка леопарда с человечьим лицом. Мне уже не по зубам!»

— Почему Игорь не женится? — спросил он. — Голубых наклонностей за ним не замечено… Может, с потенцией проблемы?

— Не похоже, — покачала головой Санди, и пышная копна ее тициановских волос томно всколыхнулась. — С этим у него все в порядке. Он спит с натурщицами, но платит им за молчание. Создает вокруг себя ореол этакого целомудренного сластолюбца. Дескать, женщин он раздевает исключительно на картинах, предпочитая эстетическую эротику сексуальной.