Эксперт слушал в полном изумлении.
— Действительно, очень странно, — заметил он, когда Перегрин закончил.
— Уверяю вас, я ничего не выдумал.
— Конечно, конечно, я уверен. Разумеется, я слышал о Кондукисе. А кто не слышал? Вы представляете себе, какой шум поднимется, если вещи окажутся подлинными?
— Только об этом и думаю. Я хочу сказать, вот они лежат перед нами — детская перчатка и записка, предлагающая поверить в то, что однажды летним утром 1596 года страдфордский ремесленник изготовил пару перчаток и подарил их своему внуку, проносившему их всего один день, а затем…
— Скорбью наполнился дом по умершему младенцу?
— Да. Прошло много времени, двадцать лет, и отец мальчика написал завещание, отписав носильные вещи своей сестре, Джоан Харт, и составив для ее сведения вот эту записку. Я хочу сказать, его рука оставила след на этом обрывке бумаги, если, конечно, перед нами не подделка.
А затем, два века спустя, некто с инициалами И. М. кладет перчатку и записку в викторианский письменный прибор с уведомлением о том, что прапрабабушка получила эти вещи от Дж. Харт, а бабушка говаривала, что они принадлежат Шекспиру. Вполне вероятно, что речь идет о Джоан Харт. Она умерла в 1664 году.
— Я бы не стал полагаться на такие свидетельства, — сухо заметил эксперт.
— Конечно, вы правы.
— Говорил ли что-нибудь мистер Кондукис об их стоимости? Даже если существует хотя бы малейший шанс, что они чего-то стоят, то… Я не стану утверждать, что могу определить их цену в деньгах, но мы здесь не можем не думать об этом.
Несколько секунд Перегрин и эксперт молча поедали друг друга глазами.
— Полагаю, у него есть соображения на этот счет, — сказал Перегрин, — но должен заметить, что в данном случае он проявляет некоторое легкомыслие по отношению к своей собственности.
— Мы легкомыслия не допустим, — заверил его эксперт. — Я выдам вам квитанцию и попрошу задержаться, пока вещи не будут надежно упрятаны.
Он склонился на секунду над маленькой сморщенной перчаткой.
— Неужто она подлинная! — пробормотал он.
— Я понимаю вас, — взволнованно подхватил Перегрин. — Страшно подумать, что тогда обрушится на нас: оголтелое любопытство, алчность, зависть.
— И не за такое убивали, — небрежно заметил эксперт.
Месяц спустя Перегрин, измученный, с коричневатыми кругами под глазами, поставил точку в своей новой пьесе и приписал внизу: «Занавес». Вечером он прочел пьесу Джереми, который одобрил ее.
От мистера Гринслейда не было ни слуху ни духу. Здание «Дельфина» по-прежнему стояло на своем месте. Джереми спрашивал в агентстве недвижимости разрешения осмотреть его, но ему сказали, что они более не распоряжаются театром и, по всей видимости, он снят с продажи. Разговаривали с Джереми довольно сухо.
Молодые люди иногда в разговоре вспоминали о «Дельфине», но удивительная интерлюдия Перегрина теперь представлялась странно нереальной, и порою Перегрину казалось, что он все выдумал.
В предварительном заключении о перчатке и документах эксперты музея написали, что в ходе проведения тестов не выявлено никаких следов подделки чернил или бумаги и к настоящему моменту не имеется никаких доводов против аутентичности исследуемых вещей. Специалист по старинным документам и почерку находится сейчас в Америке, и по возвращении с ним проконсультируются. Если его заключение будет положительным, соберется совет экспертов.
— Ну что ж, — сказал Джереми, — по крайней мере, они не выставили вас немедленно вон с вашим барахлишком.
— По крайней мере.
— Ты пошлешь заключение Гринслейду?
— Разумеется.
Джереми накрыл веснушчатой рукой рукопись Перегрина.
— А что ты скажешь об открытии «Дельфина» в это же время ровно через год премьерой «Перчатки», новой пьесы Перегрина Джея?
— Иди ты!
— А почему бы и нет? В конце концов, что нам мешает, черт побери, наметить актеров? Давай-ка подумаем.
— Я уже подумал.
— Дай взглянуть.
Перегрин вытащил помятый листок бумаги, покрытый его неразборчивым почерком.
— Послушай, — сказал он, — я знаю, что скажут. Что все это уже было и не раз. Более того, пьеса станет любимой мишенью для изощренных насмешек шекспироведов и прочих любителей. Один состав действующих лиц чего стоит: Анна Хатэвей [7] Жена Уильяма Шекспира.
и вся остальная команда. Знаешь, мою пьесу выставят на посмешище. Она провалится еще до премьеры.
— Лично я не вижу никакой лубочной белиберды в диалогах.
Читать дальше