Павел Шестаков - Страх высоты

- Тебя бы следовало поздравить.

- Только не тебе.

- Почему? Может быть, именно мне.

- Ты приехала поздравить меня?

От неуверенности он становился грубее.

- Нет, я бы не решилась. Ты мог быть с другой женщиной...

- Ну?

Она заметила, что он бледен не только от усталости. Он все-таки немало выпил в ресторане.

- Разве я не имею права быть с другой женщиной?

- Кто же тебе может запретить?

- А ты бы хотела запретить?

Незаслуженная враждебность ранила.

- Не будем об этом, Антон.

- Вот именно. Не будем.

- Хорошо, что ты сразу дал мне понять, что назад дороги нет.

- Ты сама ее перечеркнула.

- Может быть.

- Не может быть, а только так.

В словах его звучало пьяное упорство, стремление добиться своего, даже ненужного.

- Ты хотела, чтобы я всегда... чтобы я знал свое место.

- Не нужно...

- Свое плебейское место!

- Антон! Я тебя любила.

Это "любила" в прошедшем времени не обрадовало, а резануло его. Щепоть соли на то, что он растравлял пьяно и искусственно, вопреки смыслу.

- Любила! Еще бы! Как щенка, как котенка. Девочка любит Мурзика, она ему даже свою шоколадку отдаст. А Мурзик не ест шоколад, ему на него смотреть противно!

- Я вижу!

- Что ты видишь?

- Что тебе противно смотреть на меня.

- Обычные женские приемы!

- Не оскорбляй меня.

- И не думаю. Говорю только правду.

- В чем же твоя правда?

- Это не моя правда. Это правда - и все!

- Так в чем же она.

- В том, что я был Мурзиком. Причесанным, отглаженным, накормленным котеночком с бантиком на шее. Ты всегда относилась ко мне свысока. Облагодетельствовала, а не любила. Жертвовала! Начиная с той эфиопской маски на елке. Забавная, смешная маска. Но ее нельзя носить всю жизнь.

- Вот ты ее и скинул.

Она имела в виду - избавился, он понял - разоблачился.

- Да, я скинул маек. Я хам.

- Как ты несправедлив!

- Из хама не выйдет пана.

Инна:

- Он встретил меня враждебно. Может быть, подумал, что я пришла добиваться восстановления прежних отношений. Грубо говорил, что я всегда была деспотична, стремилась командовать им, пичкала ненужными благодеяниями, которые тяготили его. Вспомнил даже детство, ту африканскую маску... Но о тетрадке отца он, казалось, просто забыл, не сказал о ней ни слова...

Он забыл о главном, и его раздражали мелочи. Потому что после достигнутого успеха все казалось мелочами, прошлым, одинаковым и незначительным - и маска на той, почти выдуманной елке, и пачка пожелтевших листков, соединенных ржавыми скрепками. Что они значили, эти листки, по сравнению с его победой? Он шел к ней так долго и так трудно, и он заслужил ее. Сам. Так почему же эта женщина пришла к нему? Зачем? Такая до отвращения беззащитная, слабая, готовая залиться слезами. Да нет, даже нэ залиться, а просто заскулить, как побитый щенок. С такими тонкими дрожащими руками и морщинками у больших испуганных глаз. Неприспособленная к жизни, одинокая всегда и со всеми, стареющий подросток, слабый и бесплодный. Он не хотел ее. Он ждал другую, молодую, наполненную жизнью, именно она была нужна ему, счастливому и пьяному, чтобы поднять ее на руки, подхватив под мягкие коленки, целовать в открытый, задыхающийся рот, бросить на неразобранную кровать одетую и не снимать, а срывать платье, чтобы рвались пуговицы и трещали швы. И черт с ним, с этим платьем, он купит ей другое и еще кучу разных тряпок, а сегодня он может все. И он получит все. А потом оставит ее, измученную и счастливую, уткнувшуюся в изнеможении в разбросанные подушки, откроет холодильник и нальет стакан прозрачного вина, выпьет, и ему будет легко и свободно.

А вместо этого... И он не мог сдержать раздражения, а дав ему волю, сразу поверил себе и верил каждому слову и уже не только не чувствовал вины или даже неловкости перед этой женщиной, но наоборот - удивлялся ее бестактности. Зачем она пришла? Неужели не понимает, как она здесь не нужна, особенно сегодня, и как противны ему все эти разглагольствования о чувствах, обо всем, что прошло.

- Ты не хам, Антон. Ты потерял тормоза. Завтра ты пожалеешь о своих словах.

- Хотел бы я знать, почему?

- Потому что люди всегда жалеют о своих неумных и несправедливых поступках. И потому что ты не такой, Антон.

- Люди никогда не знают друг друга.

- В этом ты, возможно, и прав.

- Они выдумывают друг друга и ужасно расстраиваются, когда оказывается, что выдумали совсем не то.

- Значит, и я тебя выдумала?

- Еще бы! А на самом деле между людьми - стена. Через нее не перепрыгнуть. Каждый - это целый мир. Непознаваемый для другого. Миллиарды клеток. Галактики.