Елена Колина - Не без вранья

Лиля Маяковскому — любовь-восхищение его поэзией.

Лиля Осипу — любовь-восхищение его интеллектом и эрудицией.

Осип Брик и Маяковский друг другу — нежную дружбу, общность интересов.

Похоже ли это на правду? Абсолютно похоже на полуправду. Потому что Маяковскому пришлось все так же мучиться ревностью, страдать от Лилиной приверженности идее свободной любви.

«Злой» вариант такой: Лиля — злой гений его судьбы, погубила жизнь Маяковского, не позволила ему полюбить другую, создать семью, чтобы пользоваться его деньгами.

Похоже ли это на правду? Абсолютно похоже на полуправду. Запретить полюбить другую возможно, возможны любые психологические манипуляции. Но невозможно насильно пользоваться деньгами. Маяковский сам хотел этого «идеала», хотя объявленный «идеал» потребовал от Маяковского слишком много денег.

Деньги… Деньги — это, конечно, интересно…

Маяковскому было тридцать два года, Лиле тридцать четыре, они уже взрослые. И, казалось бы, уже можно было жить как взрослые, а не играть спектакль «семья будущего». Но нет, теперь Маяковскому ставились новые условия: днем все свободны для любви и романов, а вечером собираются вместе.

Лиля Маяковскому:

«…Жить нам с тобой так, как жили до сих пор, — нельзя. Ни за что не буду! Жить надо вместе, ездить — вместе. Или же — расстаться — в последний раз и навсегда.

Чего же я хочу? Мы должны остаться сейчас в Москве, заняться квартирой. Неужели не хочешь пожить по-человечески и со мной?! А уже исходя из общей жизни — все остальное…

Начинать делать это все нужно немедленно, если, конечно, хочешь. Мне — очень хочется. Кажется — и весело, и интересно. Ты мог бы мне сейчас нравиться, могла бы любить тебя, если бы ты был со мной и для меня. Если бы, независимо от того, где были и что делали днем, мы могли бы вечером или ночью вместе рядом полежать в чистой удобной постели; в комнате с чистым воздухом; после теплой ванны!

Разве не верно? Тебе кажется — опять мудрю, капризничаю.

Обдумай серьезно, по-взрослому. Я долго думала и для себя — решила. Хотелось бы, чтобы ты моему желанию и решению был рад, а не просто подчинился! Целую.

Твоя Лиля».

Вот только одна фраза заставляет задуматься. «…Исходя из общей жизни — все остальное…» намекает все на то же, подразумевает Лилину и его сексуальную свободу днем и их любовь ночью, хотя бы иногда, в виде награды. И «полежать в постели» все-таки не предполагает решительный отказ от близости. Но это уже совершенно неважно, все эротические эксперименты, если они были, остались в прошлом.

Самое интересное в этом письме: «Хотелось бы, чтобы ты моему желанию и решению был рад, а не просто подчинился!» Лиля даже не предполагает его отказа от придуманных ею новых правил.

Маяковскому пришлось согласиться на новые правила, объявленные Лилей, на идеальную любовь, он перестал быть «мужем», «любовником» — раз уж ему больше не разрешалось любить ее физически. Ему оставили родственность, общность интересов — в сущности, Лиля оставила ему роль Брика, только без той любви, которую она питала к Брику. Так что положение Маяковского было не самое лучшее — пока у них с Лилей была физическая связь, его место в спаянном союзе Бриков все-таки было особенным, а теперь что? Почему Маяковский написал в предсмертном письме: «Моя семья — это Лиля Брик…», Лиля, а не Брики? Если прежде это все-таки была «семья», то теперь это действительно больше походило на предприятие, кооператив, где его роль была «младший партнер». Обязанностей много, ответственности много, а прав никаких.

Но ему не из чего было выбирать — все было так же, как семь лет назад, в 1918 году, когда он сказал: «Я не могу с ними расстаться».

«Они» были теперь не только Брики, не одни Брики, а еще Женя.

1925 год вообще был для «кисячье-осячьей семьи» переломный. Новая квартира. Смерть журнала «ЛЕФ» — в январе 1926 года вышел последний номер. У Лили и Маяковского новые правила жизни. В Москву приезжала Эльза, пожила-посмотрела и окончательно поняла, что ей в семье места нет. Как игра в третьего лишнего, и она все время с краю, бедная Эльза. Брик полюбил Женю.

Осип познакомился с Женей в январе 1925 года. Жене было двадцать пять лет, она работала в библиотеке. Женя — симпатичная, милая, круглолицая, русая, с небрежной прической, с чудным светлым лицом и открытой улыбкой, — хорошенькая и хорошая девушка. Женя похожа на самую приятную в мире библиотекаршу, отличницу по всем предметам, в том числе и по физкультуре. На фотографии она в спортивной форме, у нее крепкая приятная фигура, полноватые длинные ноги. Она полная противоположность Лиле — молчаливая, несветская, никакого декаданса, никакой тайны, тонкости и томности. Про нее говорили, что она «добрая и отзывчивая», и это правда, такие чудные милые лица не обманывают.