Александр Силаев - Так хохотал Шопенгауэр

За распахнутым по случаю июля окном медленно начинала клубиться ночь. Сначала окопалась в углах, а затем кошачьи подбиралась к ровным площадкам. Некоторые отходили спать, а другие ожидали почувствовать свою жизнь в измененном воздухе несветлого города. Предметы опять находили новые контуры и значения. И ночная кошка уже не дневная кошка. Не говоря уже о различии людей, окон, музыки... Другие они, хоть и те же самые: и ночью в книге вычитывается иное, чем прочитывалось в ней днем. И ситуации приходят совсем иные, невозможные при солнечном свете. И мысли, и чувства, и ощущения от творимого на глазах обновления мира.

Стемнело. Жизнь перешелкнула на работу в новом ландшафте. А мужская компания за приоткрытым окном с радостью слушала о настоящей мужской работе.

- Хорошо, - раздельно-весомо произнес Шопенгауэр. - Спасибо, Леша.

- Я ничего тебе не сделал, - удивился тот.

Шопенгаэур рассмеялся, на сей раз по-доброму, по-привычному, почти по-людски, а не по-своему, без святого надрыва и вольчьей задоринки:

- Сделал, Леша. Я смотрю на тебя и радуюсь. Не перевелись, короче, мужчины в русских селеньях. Потому что окончательная хана придет Хартлэнду в тот момент, когда в миллионных селеньях переведутся мужчины. Женщины не спасут, без мужчин они не даже не совсем женщины. Смотрю на тебя и думаю: а ведь не хана еще Хартлэнду.

- Спасибо, - ответил несмутившейся Леха. - И насчет баб совершенно правильно, кого им спасать? Слабоваты бабы на энергетику.

- Водки что ли выпить, - бессвязно предложил Илья.

- Ребята, мне утром выступать, - извинительно напомнил Железов.

- Перед твоим избирателем выступать только с бодуна, - безапеляционно заявил Шопенгауэр. - Или по накурке с пары затяжек. Твой избиратель, Саш, такая зверушка, что большего не заслуживает. Чтобы терпеть его помятые рожи, надо вообще переходить на ЛСД и пейотные шарики. Или на углубленные дзэнские медитации. В крайнем случае, на добротный и трехразовый секс. А то захрюкаешь как народники.

- Разве народники хрюкали? - недоверчиво спросил Железов.

- Я в этом не сомневаюсь, - без тени улыбки утвердил Шопенгауэр. Все их действия так или иначе есть следствия большого рассеянного перехрюка. Ребятам по всему не хватало пейотных шариков, дзэнских медитаций и регулярного секса. Вот и перехрюкнули с раздолбая. А историки: в народ, за людей, цели там святые и благородные... Хрен-та с два. Делов-то: большой идейный перехрюк на почве истощения жизни. Однако я не читал ни одного российского автора, который разглядел бы за гуманитарно-социальной хреновушкой всего-навсего всхрюк дурной и стоящей на раскоряку жизни.

- Так, значит, мне правильно с бодуна? - переспрашивал Александр Железов.

- Конечно, Саша, - рассмеялся Шопенгауэр. - Ты пока хрюкаешь неискренне, за что мы тебя ценим и уважаем. Однако профессия портит. Хочешь пройти по одномандатному коровнику, честь тебе и любовь. Но не дай бог превратиться в лоббиста коровьих дел. Ты уж помычи, порычи, а потом все-таки возвращайся к людям.

- Да я козлов в шеренгу построю, - убежденно пообещал Железов. - Поведу их мочить рога на водах Атлантики. А некоторые поедут на Чукотку мостить автобан Москва-Вашингтон. Поляжет их там несчитано, зато вместо недоделанных людей у страны появится полезная трасса. У меня в голове комплексная программа, и каждый пункт против недоделанных.

- Ай да Вторник, - по-дружески хохотал Шопенгауэр, - ай да сукин сын. Ну не зря, не зря ты родился. Здорово пока говоришь.

А потом они упились вдрызг и поговорили по-задушевному. За окном светало, и в комнату повеяло нежарким утренним небом.

- Наверное, спать, - определил для себя Добрыня.

- Работать, только работать, - бормотал Железов.

Торопливымы движениями он повязывал галстук. До встречи с инвесторами оставалось сорок минут.

- Молодец, - заметил Артур.

- Я знаю, - шипел Железов. - Ты помнишь, где в этом доме бритва?

- Твой же дом, - вздохнул Шопенгауэр. - Тебе и решать.

Из девяти пиджаков Железов выбрал самый тонкий, светло-серый, в едва заметную клетку.

- Ходит слух, что он куплен в Лондоне, - зевнул Артур.

- Пиджачонка-то? Сплетничают, - отрезал Железов. - В Больших Грызунах брал, на распродаже. Не веришь? Я тогда нуждался, ходил в рванье. Имущество роздал беднякам, а до политики еще не дорос.

- Давай наладим в Грызунах пошив нашей униформы, - предложил Шопенгауэр. - У места рабочие создадим, и городишка войдет в историю.

- Это деревня, - с сожалением произнес Железов. - Там десять домов, а живут одни старики. По воскресеньям выползают к бывшему сельсовету и продают друг другу ненужные вещи, это их единственная отрада. Торгуются очумело, хотят таким образом походить на людей.