Александр Силаев - Так хохотал Шопенгауэр

Примерно так хохотал Артур Шопенгауэр.

Ага, вздохнул Пуговкин.

Наверное, хмыкнул Вторник.

Да, мать вашу! - заорал Александр Железов. - Подонки издеваются над людьми! - орал Александр Железов. - Держат трудовых мурашей за вонючую биомассу. Придет справедливость, пожалеют. Не горами справедливость-то. Поплачут суки в нашу жилетку, да поздно будет. Придет час, когда им отольется каждая морковка, украденая у наших детей. Придет секунда, когда им отольется каждая крошка, недожеванная нашим отцом. И конечно, настанет миг, когда жирующая сволочь расплатится за несчастную любовь и неудовлетворенное желание. Уж близко то времечко, когда мы отпилим козлам рога. Вот этой пилой!

Железов победно хохотнул и поднял над головой устрашающих размеров пилу.

Толпа приветливо зашумела: трюк с пилой пришелся людям по нраву.

- А можно я попилю? - спросило помятое существо лет восьмидесяти.

- Иди сюда! - скомандовал Железов.

Существо мужского рода покарабкалось на трибуну. Расторопные ребята помогли ему, чем могли, мелькая вшитым на левый рукав членством в партии.

Железов давил морщинистую лапку пенсионера, пока не выдавил из блестких глаз соленые капельки нежности и восторга.

- Посмотрите на него, - предложил он срывчатой фразой, намеренно дрогнув в голосе. - Посмотрите на него. Вот человек. Ясно?

В низовье притихло. Людское море пенилось невнятной эмоцией, слегка непонимающе глазея наверх.

- Кому не ясно, пусть поднимется, - с запахом угрозы сказал Железов, - я объясню. Вот человек. И это не обсуждается. Сколько вам лет?

- Семьдесят восемь, - колыхнулся спонтанный пенсионер.

- Я хочу вам пожелать здоровья и веры, - теплодушно произнес он, с подлинным чувством заглядывая в зрачки. - Я верю, что правда победит все. На земле нет ничего сильнее правды. Вы верите?

- Да.

Старик заплакал.

Очевидцы говорили, что в этот момент голова Александра Железова утонула в ярком овале. Свет держался пару секунд. Потом из слепящего он превратился в тусклый и едва видимый. Ласковая дымка висела в таком виде с минуту, а затем потерялась в бесконечном океане прозрачного. Но она светила, о Господи! Тысячи глаз видели ее. Люди могли запомнить и подтвердить.

И подтверждали при любом случае.

Кроме того, очевидцы могли запомнить другое. В ту минуту каждый испытал чувство любви. Причем любви не к жене, не к детям. И не к единственной Родине. Эта любовь обнимала собой и детей, и жену, и Родину, и скучных бомжей, и обиженных псов, и миллиард других вещей и созданий, которых раньше не замечали - это была любовь ко всему на земле. А также в море и под землей, справа и слева, там и сям, в космической пыли и в созвездии Ориона. Любовь ко всему, что есть. За то, что оно когда-то родилось и существует. Оказывается, бывает такая любовь.

- Я подарю вам эту пилу, - улыбнулся Железов старику. - Сохраните ее, пожалуйста. Очень скоро вы используете ее по назначения.

Растаяла дымка, испарилась любовь...

- Неужели доживу? - спросил сквозь всхлипы и соленые ручьи по щекам.

- Обязательно доживете, - уверенно пообещал Железов. - Нужно только верить. Нет ничего, что одолело бы настоящую веру. Верьте мне. Я хочу дать вам силу. Я хочу, чтобы вы были счастливы и здоровы. Я хочу, чтобы вы прожили сто пятьдесят лет. Вы проживете, если поверите мне.

- Я верю, - клялся старик, с трудом опуская себя на колени.

Железов улыбался.

- Спасибо вам, спасибо, спасибо, - твердил пенсионер.

Он целовал руку освободителя.

Железов улыбался.

Тишина взорвавалась криком и аплодисментами. Из дальнего ряда поплыл букет дешевых цветов. Мы любим тебя, кричали мужчины и женщины. Железов смотрел миру в глаза и не переставал улыбаться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ПУСТЯКАХ

Лето непохоже на зиму. День отличен от ночи. Понедельник не воскресенье. Сивка-бурка покручее лимузина, но стоит дорого. Нет разницы между самым худшим и самым средним, они - одно. Семь раз стреляй, один раз отрежь. Восемь раз помедитируй. Господь любит тех, кто любит свою судьбу. Господь уважает отвязных. Изредка он пьет с ними на брудершафт. Господь тоже прогибается. А кажется, что он покровительствует негодяям. Вранье. Современный Бог не делит народ на святых и грешных: он любит тех, кто любит свою судьбу и уважает отвязных. Он может прогнуться под тех, кого любит и уважает. Надо хотеть.

Адик любил ходить на лыжах. Как наденет, как пойдет - нравилось ему такое занятие. Нравилось-то нравилось, а ходить не умел. Получалось у него криво, косо и вовсе не эстетично. Как бы вам сказать, мялись советники (тогда у Адика уже водились советники). Сверхчеловек - это звучит гордо, наконец-то решились они, в сверхчеловеке все должно быть прекрасно: дела, речи, глаза, уши... В том числе хождение на лыжах. Вы же бог, Адик, плакали консультанты. Как вы можете так неэстетиччно предаваться любимому делу? Адик родился умным и сразу понял. Ну его, решал он. Советников не послал, правы как-никак: добра хотят, подмечают верно. А послал он лыжи. Оп-ля, и бросил на них ходить. Перестал позорить статус сверхчеловека. Жизнь слишком коротка, подумал он, чтобы делать в ней что попало. В жизни стоит делать то, что действительно стоит делать. Остальное от лукавого. И конечно, лучше ничего не делать, чем работать какую-то работу несовершенно.