Дональд Уэстлейк - Дурак умер, да здравствует дурак

Так мы и болтали минут десять, а потом вошел Боб и сказал:

– Все готово, сэр, я освободил зал заседаний, там попросторнее.

– Очень хорошо, Боб, – похвалил его сенатор, поднимаясь на ноги.

Несколько секунд мы с ним потоптались в дверях, с поклонами пропуская друг дружку вперед, в конце концов я уступил и возглавил шествие. Карен и Герти, по-прежнему не одобряя мой замысел, хотя теперь уже молча, побрели следом.

Мы пересекли приемную и вошли в дверь смежного помещения, длинного и узкого. Тут стоял стол для совещаний, окруженный удобными на вид стульями с деревянными подлокотниками и красными кожаными зачехленными сиденьями. В дальнем конце стола стоял какой-то человек, перед ним лежал раскрытый чемоданчик для бумаг. Человек доставал из него всевозможные канцелярские принадлежности и раскладывал на столе.

Я тотчас уловил в его облике нечто знакомое, но никак не мог понять, что же именно. Лет пятидесяти, среднего роста, склонный к полноте, но не толстый в истинном смысле этого слова, прилично одетый. Таких полно во всех центральных ресторанах в обеденный перерыв. Может, он просто напомнил мне этот тип людей? Но откуда тогда это странное ощущение, будто я уже где-то его встречал?

Сенатор выскользнул из-за моей спины.

– А, Прескотт, рад снова видеть вас, – сказал он, пожимая руку вновь прибывшему, после чего повернулся ко мне. – Мистер Фитч, позвольте представить вам человека, который со дня основания нашей организации оказывал ей бесплатную правовую помощь. Мистер Прескотт Уилкс. А это, вероятно, самый щедрый из наших благодетелей, господин Фредерик Фитч.

Прескотт Уилкс! Поверенный, который прислал дяде Мэтту то письмо!

Я почувствовал внезапный холодок в затылке. Что-то где-то было не так.

Меня окружали улыбчивые, дружелюбные, умеющие убеждать люди, с которыми приятно расслабиться, пустить все на самотек, пустить свой хлеб по водам...

Все повторялось снова!

Прескотт Уилкс с вежливой улыбкой шагнул ко мне, протянул руку, и в этот миг я вспомнил, где видел его прежде. А значит, вспомнил, кто он такой.

А значит, понял, что он такое. А значит...

– Профессор Килрой! – вскричал я. – Вы – профессор Килрой!

Я угодил под перекрестный огонь растерянных взглядов, но теперь мне было наплевать. У меня было такое ощущение, словно густой туман вокруг, наконец, рассеялся, и мир предстал передо мной во всей своей яркости.

– Это он! – сообщил я и миру, и себе самому. – Он нацепил накладную бороду, напялил жуткий парик и очки, измазал физиономию, обрядился в старое барахло не своего размера, чтобы выглядеть потщедушнее и покостлявее, принялся ковылять по-дурацки и говорить трескучим голосом...

Сенатор Данбар подошел ко мне; во взгляде его сквозила тревога.

– Вам нехорошо, мистер Фитч? – спросил он. – Быть может, напряжение последних дней...

– Никакого напряжения, – отвечал я. – Знаете, как я узнал? По этому чемоданчику. Он стоял в шкафчике камеры хранения, а в чемодане лежала ваша повседневная одежда. Вы забрали чемоданчик, вошли в мужской туалет, заперлись в кабинке и переоделись, вот почему профессор Килрой навеки канул в торчок. Из туалета вышли вы! Я еще на пороге понял, что где-то видел вас, но никак не мог вспомнить, где. А это было на центральном вокзале. Вы были одним из тех мужчин, которых я заметил возле туалета.

Прескотт Уилкс одарил меня великолепно исполненной изумленной улыбкой.

– Вынужден признаться, что не понимаю вас, молодой человек, – сказал он и, продолжая улыбаться, повернулся к сенатору Данбару. – В чем дело, Эрл?

Карен в тревоге тронула меня за руку и спросила:

– Ты здоров, Фред?

– Этот молодой человек пережил жестокое потрясение, – объяснил вновь прибывшему сенатор Данбар. – Вы ведь наслышаны о братьях Коппо.

Уилкс кивнул.

– Разумеется.

– Все это – мошенничество, – сказал я Карен. – С начала до конца.

Одно большое мошенничество.

Сенатор как ни в чем не бывало продолжал объяснять положение дел Уилксу:

– Они не давали мистеру Фитчу житья. Думаю, не стоит пенять на него за разыгравшееся воображение.

Герти подступила ко мне с другого боку.

– Фред, что с тобой? – спросила она. – Ты спятил, или как?

– А я-то вам верил, Герти, – ответил я. – Но вы, оказывается, заодно с ними.

– Боб, – сказал сенатор, – пожалуй, стоит вызвать врача.

– Доктора Осбертсона, – посоветовал я. – Чтобы вся шайка была в сборе.

Боб так никуда и не пошел. В комнате делалось все тише и тише. Все смотрели на меня. Я видел, как из-под озабоченных, растерянных, дружелюбно-участливых мин проступает тревога.