Барбара Вайн - Правила крови

Дэвид засиделся допоздна, и когда он ушел, пора было уже ложиться спать. Я заснул мгновенно, а посреди ночи мне приснился яркий сон. Я ехал в поезде — где же еще? — с Джуд. Мы направлялись в какую-то больницу в Шотландии, где Джуд предстояло пройти обследование, но я не знаю, какое именно, потому что мы, похоже, перенеслись в XIX век. Во всяком случае, на мне обычная одежда, а на Джуд — кринолин и шляпка. Ее зовут Оливией, но похожа она больше на Джимми Эшворт, чем на себя. И действительно, она превращается в Джимми. Вечер. Начинает темнеть. Поднимается буря — сильный ветер и дождь. Я вдруг понимаю, в каком мы поезде и куда направляемся. Мы приближаемся к мосту через реку Тей, причем в ту самую ночь, когда он должен рухнуть — вместе с нами.

Я ничего не скажу Оливии, не хочу, чтобы она знала, но должен остановить поезд. Входит кондуктор, и я делюсь с ним своими опасениями, но не могу объяснить, откуда у меня такие сведения. Я сам не знаю. Естественно, он мне не верит, думает, что я сошел с ума. Мост новый, говорит кондуктор, и выдержит ураган. Я спрашиваю, разве он не знает, что я лорд Нантер? Но это вызывает еще большее недоверие.

— Нет больше никакого лорда Нантера, — возражает кондуктор. — Он лишился титула.

Кондуктор уходит, и я прихожу к выводу, что нужно сорвать стоп-кран, только это не стоп-кран, а цепочка, сигнальный шнур. Джуд-Оливия-Джимми исчезла, испарилась, и никто не помешает мне поднять тревогу. Я дергаю за шнур и просыпаюсь; моя рука сжимает провод ночника.

В конце концов у Генри и Эдит родились двое сыновей, так что страхи по поводу импотенции оказались необоснованными. Все дети Генри были похожи на него, а оба мальчика — если верить семейной фотографии, которую сделала Эдит, — вообще выглядели клонами отца. Черты их матери растворились в хитросплетениях генетического наследования. Только ее большие близорукие глаза появлялись у некоторых потомков. Обе тети отца, незамужние тетушки, имели красивые глаза и с ранней юности носили очки. Я не знаю, как выглядела Мэри Доусон, но и она передала своим детям черты, унаследованные от Генри Нантера.

Первый сын Генри, Александр, родился в 1895 году; его матери было тридцать четыре года, а отцу — пятьдесят девять. Запись в дневнике от 27 февраля, на следующий день после родов, отличается необыкновенной краткостью: «У меня сын». В блокноте рождение сына отмечено тоже немногословно. Ребенку, которому при крещении дали имя Александр Генри, было три месяца, когда в блокноте появилась следующая запись:

Мой сын, подобно большинству младенцев, беспокойный, шумный, жадный и, очевидно, капризный; всегда либо плачет, либо спит. Няне приказали позаботиться о том, чтобы ребенка не было слышно. При прочих равных условиях, и если бы я мог строить нашу жизнь разумно и мудро, если бы у меня не было этих настоятельных потребностей и честолюбивых замыслов, я мог бы удовлетвориться status quo . Но я также благодарен Провидению за то, что ошибался, когда считал, что мои жизненные силы угасают. Просто я устал и слишком много работы. Ее Величество очень требовательна ко мне. Меня вызывают в Осборн и в Балморал, и на такие приглашения нельзя ответить отказом.

И снова Провидение. Но что это за status quo ? Очевидно, семейное положение. Время от времени характерная сдержанность Генри проявляется и в «альтернативном Генри», а также в дневнике. По всей вероятности, это означает одно: он считал, что семья больше не должна увеличиваться, а Эдит хотела еще детей. Или нечто иное, о чем я не знаю? Наследство, обещанное кем-то второму сыну? Оно как раз удовлетворило бы «настоятельные потребности и честолюбивые замыслы». Единственным богатым родственником семьи была Доротея Винсент, но у нее самой имелись дочери. Предположение Джуд о том, что Эдит могла унаследовать деньги тетушки, ничем не подкреплено. Но возможно, существовало соглашение, согласно которому деньги наследовал второй ребенок мужского пола? Я должен это выяснить.

Еще один любопытный момент, не замеченный мною — на него указала Джуд, — заключается в том, что в своих заметках Генри не упоминает ни одну женщину, за исключением королевы и ее дочерей. Даже Эдит. Ни Оливию, ни Элинор, ни Джимми. Можно предположить, что «плохие» женщины не заслуживали его внимания, а «хорошие» не могли его заинтересовать и поэтому не удостаивались такой чести. А к какой категории теперь относилась Оливия Бато? В 1896 году она убежала от мужа с любовником, бросив трех маленьких детей. Генри не мог не знать — вскоре это стало общеизвестным фактом. В свете того, что я уже знаю о характере Генри, нет нужды говорить, что он не упомянул о скандале ни в дневнике, ни в блокноте.