Барбара Вайн - Правила крови

Теперь Пол сидит в гостиной напротив моей жены и вместо минеральной воды, на которой он буквально живет, пьет виски. При моем появлении сын встает, что тоже для него необычно, и говорит, что, по его мнению, мы сошли с ума. Джуд ему рассказала, и он в ужасе. Нет, если быть точным, Пол говорит, что считает это «ужасным».

— Мне почти девятнадцать, — говорит он. — Или ты не заметил?

Его слова несправедливы, потому что я никогда не забывал о его дне рождения, и он это прекрасно знает. Я наливаю себе виски, хотя обычно не пью этот напиток.

— Джуд хочет детей. — Я едва не морщусь, употребляя множественное число. — Почему бы и нет. Она достаточно молода. Думаю, когда она выходила за меня, то не считала, что твое существование помешает мне иметь других.

— Я их хочу, — голос Джуд напряжен, и она обращается ко мне. — Судя по твоим словам, ты не хочешь детей.

Пол не обращает на нее внимания. Он пристально смотрит на меня.

— А что будет, когда ваш брак развалится? — Он игнорирует возмущенный возглас Джуд. — Как насчет страданий ребенка? Ты об этом подумал?

Я могу многое сказать в ответ — например, что не я бросил Салли, а она — меня, что в его страданиях нет моей вины, — но слишком разозлен и не могу рассуждать логично. Я кричу, чтобы Пол убирался из моего дома, если он намерен и дальше разговаривать в таком тоне. Мне он не нужен, я его сюда не приглашал, и о чем только думала Джуд, когда делилась своей новостью с таким маленьким дерьмом, как он.

Я забыл, я всегда забываю, какое наслаждение Пол получает от оскорблений. На его лице расплывается довольная улыбка.

— Я налью себе еще немного, — говорит он. — Если ты не возражаешь. — Берет свой стакан для виски, идет к буфету и возвращается с порцией, которую можно было бы назвать умеренной, будь это апельсиновый сок. — Мне только что в голову пришла любопытная мысль: необходим закон, запрещающий плохим родителям иметь еще детей.

Джуд, слава богу, встречает это заявление спокойно и приводит логические доводы в мою защиту, объясняя, что меня невозможно назвать плохим отцом, поскольку мать Пола увезла его и делала все возможное, чтобы не пускать меня к сыну. Моя злость внезапно проходит, поскольку я кое-что понимаю. Слова Пола были грубыми, оскорбительными и в высшей степени несправедливыми, однако он не сказал того, что все может обернуться плохо и ребенок никогда не родится. Меня переполняет нежность к сыну, и я предлагаю ему остаться на ужин. Естественно, он не соглашается. Сделав несколько срочных звонков по телефону и, к моему удивлению, сердечно поцеловав Джуд, Пол отправляется в паб, где подают тайские блюда и где он договорился встретиться с кем-то из тех, с кем говорил по мобильному.

Мы с Джуд сидим на диване, держась за руки. Она еще больше похожа на Оливию Бато. Беременность сделала ее на несколько лет моложе: кожа сияет, как жемчуг, глаза чистые и яркие. Она спрашивает, заметил ли я, что по утрам ее не тошнит, и указывает — впервые заговорив о прошлых неудачах, — что «в последний раз» ей было плохо каждое утро. Она считает это благоприятным признаком, указанием, что теперь все будет хорошо.

Я ругаю себя за бестактность, допущенную полчаса назад, говорю, что, конечно, хочу ребенка, что рад не меньше Джуд. Да, это преувеличение, но у меня есть ощущение, что со вторым ребенком — если считать Пола первым — все может сложиться иначе, и у меня появится шанс быть лучшим отцом.

Вчера вечером на пороге нашего дома появился Дэвид Крофт-Джонс, без Джорджи, но с последним вариантом генеалогической таблицы. Как и большинство людей, мы с Джуд не очень любим неожиданных визитеров, но постарались не показывать виду. Генеалогическое древо теперь достигло в ширину нескольких футов и растет с каждой неделей. Я спрашиваю Дэвида насчет письма, отправленного Патрисии Агню его матери, когда ему было три месяца, и он еще раз его перечитывает. Дэвид озадачен не меньше меня и немного обижен.

— У меня явно нет синдрома Дауна, — довольно сухо замечает он.

— Нет, но чего боялась Патрисия?

— Не имею ни малейшего понятия — правда.

Я говорю, что можно, наверное, спросить у нее. Нет, нельзя, отвечает Дэвид — она умерла. Двадцать лет назад. В его тоне сквозит раздражение — намек на то, что я должен был это знать, если бы внимательно изучил генеалогию. Я высказываю предположение, что можно спросить у дочери Патрисии, ее единственного ребенка, но Дэвид презрительно морщится и говорит, что тогда мне придется нанимать частного детектива, поскольку никто не знает, где живет Кэролайн и что вообще с ней стало. Он не объясняет, что значит «никто», хотя позже, уговорив меня выслушать рассказ обо всех родственниках, включенных в таблицу, замечает, что время от времени общается с Люси, дочерью Дианы.