Барбара Вайн - Правила крови

Мой дорогой Феттер!

Как я и предполагал, это глухое местечко, просто несколько домов, разброшенных по поросшим лугами юго-восточным склонам Граубюндена. Очень красивое, если вы любите живописные пейзажи. Сообщение между этими домами и внешним миром может осуществляться только по разбитым и опасным проселочным дорогам. Проехать по ним невозможно. К счастью, как вам известно, я всегда предпочитал ходить пешком, и меня не пугает перспектива преодолеть несколько миль. Чтобы добраться сюда из Версама, мне пришлось совершить шестичасовую прогулку; по моим подсчетам, расстояние составило не меньше двадцати миль. Можете мне поверить, когда я говорю, что был искренне рад увидеть очень необычный и живописный дом, принадлежащий милому семейству Шиле, где меня ждала трапеза из жареного мяса, картошки и чего-то похожего на фруктовое пюре, а затем — отдых на удобной кровати в чистой и просторной комнате.

Снег сошел, за исключением высоких пиков, и альпийские луга цветут во всем своем великолепии. Эта деревня открыта всем ветрам, но солнечный свет и сухой воздух делают ее благоприятным для здоровья местом. За исключением, по мнению В. и Г., как вам известно, одного аспекта. Но все это уже в прошлом. В настоящее время население деревни составляет около ста пятидесяти человек, в большинстве своем здоровых и крепких людей. Тем не менее здесь распространены такие болезни, как плеврит, пневмония и деформирующий артрит. Цинга и геморрагическая сыпь не встречаются вообще, туберкулез редок…

Оставшаяся часть письма состоит из комплиментов семье Феттера, вопросов о его здоровье и заверений, что он, Генри, «вернется на Уимпол-стрит к двенадцатому мая». В заголовке письма указывается Зафиенталь, кантон Граубюнден. Но кто такие В. и Г.? Общие друзья Генри и Феттера? Или авторитетные специалисты в области здравоохранения той эпохи? Может. В. — это доктор Виккерсли, один из гостей на званом обеде Генри в сентябре того же года?

Если Генри писал также Оливии Бато или Джимми Эшворт, эти письма пока не нашлись, но, как мне кажется, я начинаю понимать характер Нантера и склонен думать, что он не писал ни той, ни другой. Генри был последователем байроновской школы и согласился бы с утверждением, что «в судьбе мужчин любовь не основное» [25] «Дон Жуан», пер. Т. Гнедич. .

В тот вечер я не поехал домой к Стенли Фарроу, в Хаммерсмит. Мы с Джуд договорились поужинать в ресторане. По дороге домой я остановился, чтобы купить красные розы, — без всякой причины, просто потому, что Джуд их любит. В конечном итоге Стенли повторил свое приглашение. Похоже, он, как и многие его коллеги, легкомысленно относился к своей роли поддерживающего правительство пэра — приходил во время вопросов и исчезал до того, как нужно было голосовать, а иногда не появлялся совсем. Естественно, он мог присутствовать в те несколько дней, когда меня не было. Мы снова столкнулись уже ближе к концу февраля. Я пил чай в баре, когда он подошел ко мне и сказал, что Ви «умирает» от желания со мной встретиться, и пригласил нас с женой на ужин. Я так путано отказывался, что у него, наверное, сложилось впечатление, что у меня крайне неудачный брак и мы с Джуд живем каждый своей жизнью. В конечном счете я согласился прийти один, но не на ужин, а просто пропустить по стаканчику.

В тот день я получил посылку с письмами, которые Генри писал Барнабасу Коучу. Меня немного шокировало, что их владелец отважился отправить их почтой, даже заказной посылкой. Отправитель, миссис Дебора Коуч, вдова правнука друга Генри, не знала, что Генри снимал копии со всех своих писем. После смерти мужа она нашла аккуратно упакованную пачку, завернутую в газетные листы («Таймс», август 1906 года), когда наводила порядок на чердаке в старом доме приходского священника, где они жили. Из сотен писем Генри принадлежала всего дюжина. Коуч вел обширную переписку и, по всей видимости, сохранял всю полученную корреспонденцию, приказав — по словам миссис Коуч — своей незамужней дочери «сохранить их все, иначе, клянусь Богом, я вернусь и не дам тебе покоя». Это очень странно, но я часто замечаю, как расстраивает подобная угроза в высшей степени рациональных людей.

Я приехал в Палату лордов около четырех, встретился со Стенли, и приблизительно в половине шестого мы отправились к нему домой, на Куин-Кэролайн-гроув. Леди Фарроу оказалась такой, какой я представлял Лауру Кимбелл, — круглой, седоволосой, по-матерински заботливой. Может, это ее я имел в виду? Она помогла Стенли снять пальто и помогла бы мне тоже, если бы я позволил. Мы прошли в гостиную, отделка и мебель которой явно свидетельствовали о вкусах покойной миссис Фарроу. Очевидно, именно она была первой обладательницей буфета и обеденного стола из беленого дуба, «каминных» кресел и настольных ламп с мраморными девушками, обнаженными, но бесстрастно целомудренными, держащими в вытянутых руках пергаментные абажуры. Ее невидимое присутствие было почти осязаемым. Я вспомнил слова одной заботливой подруги, сказанные моей матери после смерти отца: «Он не ушел, Соня. Он здесь, с тобой, в этой комнате». Миссис Фарроу была в гостиной, вместе со своим сыном и невесткой. Вскоре выяснилось, что мысли леди Фарроу — или, если хотите, ее душа и сердце — заняты не только свекровью, но и матерью свекрови, причем обе женщины причудливым образом соединились, переплелись друг с другом, образовав единого матриарха семьи.