Барбара Вайн - Правила крови

Разумеется, я все это уже читал, продирался сквозь таблицы наследственности и списки жителей Тенны, которые болели, могли болеть, были носителями или умерли от гемофилии. В них очень трудно разобраться и почти невозможно запомнить, за исключением тех случаев или историй, вызывающих шок или ужас. «Был вызван к Роберту, возраст один год и десять месяцев, по поводу эпистаксиса (носовое кровотечение). Намеревался тампонировать обе ноздри, но был остановлен родителями, заявившими, что кровотечение все равно будет длиться несколько дней. Роберт лежал абсолютно неподвижно, как будто понимал опасность своего состояния. Кровь медленно капала со сгустков вокруг его ноздрей. Кровотечение прекратилось само собой через пять дней. Роберт умный и сильный мальчик, но сильно истощенный. Кожа у него тонкая и прозрачная… Царапины и порезы мгновенно приводят к неостановимому кровотечению». Наверное, то же самое происходило с Джорджем Нантером. И родителям приходилось за всем этим наблюдать? Дальше врач рассказывает о том, что произошло, когда Роберт поцарапал горло палочкой. «Кровь шла из неба, но определить конкретное место было невозможно. Кровь остановили, но на следующий день снова открылось кровотечение, продолжавшееся всю ночь. Его рвало кровью…» О судьбе мальчика ничего не сообщается, но после длинного списка гематом, отеков, кровотечений и приступов боли врач расстается с ним — в десятилетнем возрасте, с одной навсегда изуродованной ногой — и переходит к описанию следующего случая. В числе прочих он упоминает о шестерых сестрах, четверо из них родили больных гемофилией сыновей, о семье с девятью гемофиликами в трех поколениях и о мальчике, умершем в возрасте пяти лет после кровотечения, продолжавшегося шесть недель.

Джордж Нантер, Кеннет Киркфорд, Джон Корри… Я выключаю свет и лежу в темноте, без сна, думаю о Генри и Эдит, обнаруживших, что их девяти— или десятимесячный сын болен гемофилией, и пытаюсь представить, как это произошло. Возможно, ребенка поцарапала булавка, скреплявшая пеленки. А может, он уже подрос, начал ходить, и это было его первое падение. Впрочем, неважно, как именно. Должно быть, Генри отказывался верить своим глазам — он, который всю жизнь изучал эту болезнь, проклят ее появлением в своей семье…

Утро выдалось облачным и хмурым. В горах лежит снег, хотя, возможно, он не тает там круглый год. Обрывки облаков плывут над нижней частью склонов. Поезд везет нас по берегу озера Валензе, затем — вдоль широкой и бурной реки Рабиусы со стального цвета водой и отмелями из серого песка. По берегам растут ландыши, а в полях — бутень и лютики. Привыкший к тому, как это бывает у нас дома, я не верю обещаниям, что в Версаме будет ждать автобус, чтобы отвезти нас в горы, — но автобус на месте. Он карабкается вверх по дороге, а вокруг цветет все, что только может цвести, фиалки и маргаритки, опять ландыши, а потом начинаются крутые повороты, и мы смотрим вниз, на укрытую туманом долину с рекой, где люди на байдарках преодолевают пороги. Цветут сады, а поля желтые от ромашек. Я обещал Джуд цветы и поэтому радуюсь, что их так много. Она сообщает мне их названия — дикие орхидеи и герань, незабудки и купена.

Я должен был предвидеть, что если в горах есть облака, то когда мы поднимемся туда и въедем в них, то нас окружит плотный туман. Именно так и случилось. Мы оказались в самой гуще. Второй автобус, поменьше, везет нас в Тенну. Наверху очень холодно. Туман белый, он стелется по земле и трогает кожу холодными пальцами. К счастью, мы захватили теплые куртки. Нас высаживают у деревенского магазина, супермаркета, какие можно увидеть по всей Европе, и мы заходим внутрь и покупаем согревающие плитки шоколада. Хозяйка магазина, говорящая на довольно приличном английском, знает, кто мы такие и зачем приехали. Естественно, об этом знают все жители деревни. Историк, с которым мы собирались встретиться, нас уже ждет, говорит хозяйка и указывает на дом приблизительно на полпути к следующему горному хребту. Я отвечаю, что сначала нам хотелось бы посмотреть церковь, и мы идем туда, грызя шоколадки.

Это симпатичная церковь, совсем не похожая, как не трудно догадаться, на церковь Св. Марка на Гамильтон-террас. Общего у них только одно — шпили. Церковь в Тенне белая, а колокольня с пирамидальной крышей расположена не в конце нефа, как у нас, а сбоку. И сама церковь, и колокольня крыты серым шифером. Мы входим внутрь, где лишь чуть-чуть теплее, и разглядываем настенную роспись XV века, но меня больше интересует церковный двор и могилы. Я вознагражден и в то же время разочарован. Вознагражден, потому что нашел здесь людей, чьи фамилии записаны триумвиратом Виели-Грандидье-Хесли — это Гартманн, Джоос и Бухли. А разочарование мое вызвано тем, что все эти жители Тенны умерли относительно недавно; тут нет ни одной могилы XIX века. Майбахов нет вообще, но есть парочка Барбл, что меня удивляет. Я считал это имя уменьшительным от Барбары, но похоже, оно самостоятельное и весьма распространено в Зафиентале.