Барбара Вайн - Правила крови

Не могу сказать, что роды подействовали на меня именно так. Но к моменту появления на свет Пола мы с Салли уже охладели друг к другу, оба поняли, что совершили серьезную ошибку. К тому времени в моих глазах она уже практически утратила сексуальную привлекательность. Но теперь меня беспокоят вовсе не чувства присутствующего при родах мужчины. Я чувствую перемены в моем влечении к Джуд, хотя «влечение» — неподходящее слово. Точнее, моя огромная, всепоглощающая, абсолютно не похожая ни на что страсть, почти одержимость. Так было, и упоминание об этом в прошедшем времени причиняет мне физическую боль. Я не видел, как Джуд рожает, но за последние месяцы и годы, к сожалению, видел слишком много крови и страданий, слышал слишком много разговоров о дефектах матки и аномалиях менструального цикла, и это все накопилось, каким-то образом повлияв на загадочный механизм влечения. Я отвратителен, да? Грубый и бесчувственный — что может быть хуже для мужчины. Знаю, но это ничего не меняет. Я никому не могу об этом рассказать, у меня нет близкого друга. И я не могу рассказать Джуд, своей любимой, единственная вина которой состоит в том, что она хочет быть матерью, подобно любой другой, как она думает, женщине в мире.

Я не могу никому рассказать, что мне теперь открылось: кажется, я знаю, почему мужчины желают девственниц, нетронутых и невинных. Чтобы лишить их чистоты, запятнать, замазать кровью? Возможно. Я знаю, почему ортодоксальные евреи подвергают своих женщин обряду очищения после родов. Но я не желаю знать об этих неприятных вещах. Я хочу снова испытывать к жене страсть, а не эту нежную, пронизанную жалостью братскую любовь.

В совпадения я не верю, но не могу найти того, что расставило бы все по местам. Я обдумываю последнюю главу — до ее написания еще очень далеко — и произношу примерно следующее:

Только один из потомков Генри Нантера пошел по его стопам и стал врачом. Джон Уэнтуорт Корри, сын его внучки Ванессы Киркфорд и американца Стивена Уэнтуорта Корри. Он в настоящее время является сотрудником Пенсильванского университета и занимается генетическими исследованиями. Волею случая он сам болен гемофилией, что явилось результатом мутации гена у его матери, и работает над методами генной терапии гемофилии А.

Мне это не очень нравится. И напоминает о том, что я не знаю, правда ли, что Джон Корри единственный потомок Генри, выбравший профессию врача. Нужно проверить. Например, чем занимается его брат Руперт. Я должен был спросить, но не догадался, потрясенный неожиданным совпадением. Есть еще Кэролайн, Люси и Дженнифер, внучки Мэри, второй дочери Генри, и мои троюродные сестры, такие же, как Джон и Дэвид, но я ничего о них не знаю. Только видел их имена в генеалогической таблице Дэвида. У всех могли быть мужья или партнеры, они могли родить детей, и кто-то из этих детей мог стать врачом, медсестрой, рентгенологом, руководителем органа здравоохранения или санитаром. Джуд хочет пригласить Крофт-Джонсов на ужин (не официальный, на кухне) и не возражает, если они возьмут с собой Святой Грааль. На этот раз она более скрытна и не рассказывает о своей беременности Джорджи, чтобы не столкнуться с сочувствием, вынести которое будет непросто.

У меня появляется новая идея, похоже, она не приходила в голову Джону. Или приходила, а он не стал о ней упоминать. Почему предполагается, что мутация произошла в гене Ванессы? Почему не у ее матери Элизабет Киркфорд, урожденной Нантер? Джон сказал бы, что я очень мало знаю о гемофилии, но судя по тому, что написано в брошюре, болезнь мужчины может быть обусловлена изменением в геноме не только матери, но и бабушки. В таком случае носителями болезни могут быть и Ванесса, и Вероника . Разумеется, тогда совпадение еще невероятнее — это значит, что у одной из дочерей Генри произошла мутация гена, сделавшая ее носителем той болезни, изучению которой он посвятил жизнь.

Галахад превратился в занятного ребенка. Он все время улыбается. Как будто обнаружил, что улыбаться — очаровательная привычка, вызывающая одобрение, а у родителей настоящий экстаз, и поэтому улыбаться нужно как можно чаще. И еще он смеется, издает довольно мелодичный, переливчатый звук, когда видит что-нибудь яркое или блестящее. Ему еще нет шести месяцев, но он уже сидит и, по словам Джорджи, скоро начнет ползать. Похоже, Галахад не унаследовал ни довольно мрачный темперамент отца, ни непоседливость матери — это веселый, счастливый и безмятежный ребенок. Вероника — уже месяц отсутствующая, но не забытая — сказала Джорджи, что спокойствие и «хорошее» поведение ребенка не свидетельствуют о его уме. Умные люди в детстве бывают ужасными озорниками — как Дэвид.