Судя по всему, этим и занимался Бураков. По приказу Агаева он взимал ежемесячную дань, сообщал браконьерам о повышении "налога", организовывал уничтожение лодок наиболее строптивых и несговорчивых.
Теперь все упиралось в его показания.
"Поплывет Бураков - и следствие выйдет бог знает на какой уровень! Умолчит - примет весь удар на себя. Нет, Буракову не выдержать очных ставок с браконьерами, которые давали ему деньги..." - подумалось мне.
- Он уже в тюрьме?
- Да.
- А что начальник рыбинспекции?
Цаххан Алиев снова оказался хитрее и удачливее всех - в час, когда следственно-оперативная группа покинула Дом рыбака, он, предупрежденный кем-то, обманом захватил катер на воздушной подушке - "гепард", принадлежащий заповеднику, и скрылся.
- Если по тихой воде да не подвели рубчатые ремни, он куда хочешь умотал... - Хаджинур был возбужден, как гончая, почувствовавшая азарт псовой охоты, опьяняющую радость преследования и гонки. - Сейчас, наверное, уже на Кавказе. А может, в России...
Дела Хаджинура складывались удачно - руководители группы заметили сметливость и трудолюбие молодого лезгина - за его судьбу, по крайней мере на данном этапе, можно было не беспокоиться.
Он ушел, а я все сидел за столом.
Тайное становилось явным. Преступления, совершенные группой, как обычно, раскрывались все одновременно.
- Игорь Николаевич! Не забыли? - Гезель в дверях показала мне на часы. - Может, лучше раньше приехать? Они не любят, когда опаздывают!
- Сейчас еду. Мне надо еще заскочить на набережную... Бала не появился?
- Нет. Я звонила - дома его тоже нет.
Садясь в машину, я увидел у ворот отца Умара Кулиева вместе с его снохой - они проводили теперь много времени у нас во дворе, ожидая известий.
Он пожелал мне счастливого пути, а его строптивая спутница, похоже, наконец улыбнулась.
Анна уезжала паромом "Советская Нахичевань". Я наблюдал с верхней дороги. Мелкая пыль, принесенная ветром, в городе была совсем незаметна, но, глядя сверху, можно было заметить, что он весь в дымке - небольшой, уютный, опущенный в неглубокое седло между двумя вершинами, названными в честь царских генералов - путешественников и топографов.
Паром медленно отвалил. На причале было пусто и голо. Надрывно прокричал маневровый паровозик внизу, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.
"Познай самого себя!" - говорили древние. В школе я не раз смеялся над заблуждением мудрецов: да что может быть проще! Разве я не знаю, что у меня на уме? Куда собираюсь сегодня? Завтра? "Познать другого!" - вот проблема! Кто он? Какие у него намерения?
Святая простота! Что я знаю о себе? Не буду ли я всю оставшуюся жизнь мечтать об Анне, как об утерянном рае, утраченном навсегда отчем доме?
Не оглядываясь, стартовал я в нашей прокурорской "Ниве" кратчайшей дорогой - через перевал - и уже через несколько минут был в центре Нахалсгроя, у парикмахерской Гарегина.
Но что это? Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.
Я вышел из машины, подошел ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.
Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили все, что попалось им под руку.
- Надо вызвать милицию. - Я тронул Согомоныча за плечо.
- Нет, - он отвел глаза. - У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, - он взглянул на меня. - Жаль только, чтоя не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой...
Это был еще один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.
Я отошел к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.
Вокруг сплошным беспределом тянулся одноэтажный Самстрой - поставщик самой опасной уголовной преступности, организованной вокруг браконьерских СемейиЛодок. Честолюбивые юноши, взлелеянные крестными отцами Берега, уже освоили свой путь, пока одряхлевшие вожди наверху награждали друг друга, а придворная номенклатура делила дачи, квартиры, пайки, пристраивала детей за границей.
"Новыми успехами встретим..." - было выведено на розоватом выгоревшем полотнище, соединявшем городской роддом с домом для престарелых. Продолжение не читалось, но мысль была ясна. "Успехов много, хотя старых для встречи чего-то там пока недостаточно...
Читать дальше