Орхан Памук - Имя мне – Красный

Мы пробирались домой переулками с узлами в руках, Кара покачивался на идущей медленным шагом лошади. Мальчишки сначала боялись смотреть ему в лицо, но он все равно стал рассказывать им о том, как разгадал замыслы подлого преступника, убившего их деда, как бился с ним на саблях, – и страх потихоньку исчез из глаз. Я молила Аллаха, чтобы Он не дал Кара умереть.

Когда наш долгий путь наконец подошел к концу, Орхан так радостно крикнул: «Вот мы и дома!» – что я почувствовала: Азраил сжалится над нами, Аллах даст нам время пожить вместе. Однако я не стала слишком доверяться надежде, поскольку по собственному опыту знала, что никогда нельзя знать заранее день и час, когда Всевышний пожелает забрать чью-нибудь душу.

Мы с трудом стащили Кара с лошади, все вместе подняли его наверх и уложили в комнате с синей дверью. Хайрийе вскипятила и принесла воду. Вместе с ней мы содрали с Кара прилипшую к телу, пропитанную кровью рубашку (в некоторых местах ее пришлось разрезать ножницами), сняли пояс, обувь, нижнее белье. Потом я открыла ставни, и мягкие лучи зимнего солнца заиграли на кувшинах, горшках, баночках с клеем, чернильницах, кусочках стекла и перочинных ножах, осветили мертвенно-бледную кожу Кара и раны цвета вишни и сырого мяса.

Я смочила в горячей воде несколько чистых тряпочек, намылила их и обмыла тело Кара – тщательно, словно чистила дорогой старый ковер, и нежно, будто он был одним из моих сыновей. Осторожно, как врач, стараясь не причинять боли, я протерла синяки на лице, порезанный нос и страшную рану на плече. При этом я говорила нараспев какие-то слова без особого смысла, как делала, когда мои дети были еще совсем маленькими. На груди и руках тоже были порезы. Пальцы на левой руке распухли и потемнели от укуса. Мои тряпочки пропитались кровью. Я дотронулась до груди, ощутила пальцами мягкость живота, долго смотрела на мужской орган, слушая доносившиеся со двора крики сыновей. И почему некоторые поэты сравнивают его с камышом или пером?

Услышав с кухни развеселый говорок Эстер (у нее всегда такой голос, когда она приходит с новостями), я спустилась вниз.

Эстер была так взволнована, что, даже не обняв и не поцеловав меня, начала тараторить: у двери мастерской обнаружили труп Зейтина с отрубленной головой, а рядом – рисунки, изобличающие его в совершенных преступлениях. Оказывается, он собирался бежать в Индию, но решил напоследок заглянуть в мастерскую.

Нашлись свидетели, сообщившие, что это Хасан, выхватив саблю из красных ножен, одним ударом снес Зейтину голову.

Пока Эстер говорила, я думала: где-то сейчас мой бедный отец? Известие о том, что убийца получил по заслугам, избавило меня от страха. Я поняла, что свершившаяся месть рождает в душе приятное спокойствие и сознание справедливости наказания. Мне очень хотелось знать, чувствует ли мой отец там, где он сейчас находится, то же, что и я? Мир вдруг представился мне огромным дворцом с бесчисленным количеством сообщающихся между собой чертогов. Лишь память и воображение позволяют нам переходить из чертога в чертог, но мы в большинстве своем ленимся и все время сидим в одном и том же закутке.

– Не плачь, милая моя, – утешала Эстер. – Видишь, как хорошо все в конце концов вышло.

Я дала ей четыре золотые монеты. Каждую из них она жадно, но неумело попробовала на зуб и, улыбнувшись, сказала:

– Поначеканили венецианские гяуры поддельных монет!

Едва она ушла, я велела Хайрийе не пускать детей наверх, а сама поднялась по лестнице, заперла дверь на ключ, приникла к обнаженному телу Кара и сделала то, о чем он просил меня в доме повешенного еврея в тот вечер, когда убили моего отца, – сделала не потому, что мне так уж этого хотелось, а скорее из любопытства, не столько со страхом, сколько с осторожностью.

Персидские поэты веками уподобляли мужской орган тростниковому перу, а женский рот – чернильнице. Не могу сказать, что я полностью поняла ход мыслей, стоящий за этим сравнением, которое повторяли так часто, что суть его забылась. Что имели в виду поэты – что рот маленький? Или что чернильница хранит таинственное молчание? Или что сам Аллах – художник? Как бы то ни было, любовь не понять, если рассуждать о ней, как это делает женщина, вечно думающая, подобно мне, о том, как себя защитить. Разумный ход мыслей не годится для того, чтобы понять любовь.

А раз так, открою вам тайну: да, в тот миг в комнате, где еще не выветрился запах смерти, я чувствовала волнение, но не потому, что держала во рту эту штуковину и чувствовала биение мира между моими губами, а потому, что слышала веселые крики моих детей, устроивших в саду потасовку.