Михаил Соколов - Похищение

Секунды не прошло, как бьло совершено это наглое нападение, которое судя по отлаженности действий - уже не раз доказывало свою эффективность.

Из дома вышел ещё один комиссар, в котором я сразу узнал Терещенко. Руки в карманах, ухмыляясь подошел к нам - все расступились, расчищаая ему путь.

- Терещенко тебе надо? - ухмыльнулся он. - А зачем тебе Терещенко? Ну вот я Терещенко, а что дальше? Хорошо, что нам позвонили, предупредили о твоем появлении. Значит, все ходишь, все вынюхиваешь. Легавый! - вдруг густо засмеялся он, и я вспомнил данную ему Александром характеристику.

- Ты чего лыбишься? - вдруг стер Терещенко с лица смех. Казалось, он никогда в жизни не смеялся. - Ты чего вынюхиваешь, гад? Думаешь, мне больше всех надо? Говори!

Речь его, хоть и весьма эмоциональная, была мне не совсем понятна. Я не мог понять, кто его предупредил о моем появлени? И предупреждал ли на самом деле? Главное, волновало не это. Огорчало, что я так глупо позволил себя захватить. Впрочем, тем большее удовольствие получу, когда сумею освободиться. А что сумею, я в этом нисколечко не сомневался. Сейчас же оставалось только заговаривать им зубы. Что я и попытался сделать.

- Я просто хотел познакомиться с братом Елены Олеговны. Тем более, что она была единственным ребенком в семье. Но так бывает, - поспешно заверил я всю компанию.

- Ну как, познакомился? - ухмыльнулся Терещенко и, вынув руку из кармана с каким-то небольшим предметом в кулаке, быстро поднес его к моему лицу. Я понял, почему все так старательно расступались в стороны. В руке у Терещенко был газовый балончик, откуда вдруг плеснула обжигающе-ледяная струя, ослепила; я не мог дышать, попробовал глотнуть воздуха широко раскрытым ртом, не смог из-за спазма острой боли, пронзившей меня сверху донизу, от макушки до пят... Лишь в зажмуренных глазах был режущий, ослепительный свет, и ничего, кроме этого света, не было. Потом свет погас, и наступила темнота, в которой метались, словно звездочки в погасшем мониторе, какие-то светлые пятнышки. Исчезли и они. Наступил глухой, непроницаемый мрак, меня словно раздувало изнутри, словно я был воздушным шаром - огромным, выше дома! - который вдруг рухнул, сразу отяжелев.

ГЛАВА 46

ЛЮБОВНЫЕ МУКИ

Я не мог понять, что произошло, не мог понять, где я нахожусь, что со мной? Ощущение странной эйфории, охватившей меня: нигде не болело, и первые минуты я даже не мог вспомнить нападение байкеров и тот яд, которым опрыскал меня, словно большого таракана, Сергей Терещенко, двоюродный брат не известно там кого. У меня действительно ничего не болело, и это странно, с учетом того - картины прошлого медленно прояснялись! - что на меня наезжали мотоциклами.

Уже позднее, вспоминая, я осознал, что яд, который вдохнул прежде, чем потерять сознание, все ещё действовал во мне, заставляя неадекватно реагировать на происходящее. Так, меня совершенно не огорчало открытие, что я скован наручниками. Причем браслеты были не только на запястьях, но и на щиколотках.

Я поднял веки, чтобы увидеть место, где я нахожусь, и только тут сообразил, что давно уже пялюсь в темноту открытыми глазами. Я шевельнулся и подергал наручкики. Над головой звякнуло, подо мной заскрежетала голым металлом панцирная сетка кровати.

Тут все относительно прояснилось: я лежал на железной койке, почти распятый наручниками: руки и ноги были прикованы к спинкам кровати.

Едва я начал скрипеть сеткой, как раздался ответный скрип - уже дверных петель. Глаза мои, давно привыкшие к темноте, заметили едва проявившийся во мраке силуэт, молча приближавшийся ко мне. Мне стало любопытно кто это, я спросил. Послышался женский смешок, но я так и не понял, кто это. В тот момень это показалось мне совершенно разумным и естественным. Я даже подумал, что наручниками сковала меня эта девушка, возможно, мы решили заняться с ней любовью, дабы разумно провести и так бесполезное время.

- Ты кто? - спросил я. - Вот не думал...

Она засмеялась, присела рядом на сетку кровати, наклонилась и приникла ко мне долгим-долгим поцелуем, одновременно руками нетерпеливо растегивая на мне одежду.

Вот уже не предполагал, что беспамятство мое прервется так экзотически безумно; я был захвачен нетерпеливым ожиданием. Она сама вздрагивала и подергивалась на мне, потом оторвалась от моих губ и стала целовать шею, мочки ушей. Вдруг диким рывком соскочила с кровати, и я услышал шорох сбрасываемой ею одежды, потом, уже голая, она легла на меня по всей длине, и скоро сама, окончательно обезумев от страсти, раз за разом старалась как можно глубже поглотить и меня. Все, естественно, завершилось содроганиями наших отнюдь не насытившихся тел.