Irene - Эфффект линзы

— Надеюсь, — я покачал головой. — Но, вообще, лучше мне об этом сразу рассказывать. Так что за опыты?

— Да так. Мы сидели в столовке. Он, Лилька, я и еще там пацаны с 11-Б. Я попросила Рыбакову как бы случайно завести разговор о Лехе. Ну, типа, жаль, что он не дожил до выпускного и дальше в таком духе. Я подхватила тему, вспоминая, что в ночь его смерти мне почему-то было жутко тошно, вроде как предчувствие… Лилька сказала, что она была на дне рождения у подруги, и они играли в покер, а она все поглядывала на часы, бла-бла-бла… это не важно, — Вика сложила руки на коленях. — И тогда я спросила Никиту, где был он. Сначала он просто пожал плечами. А потом вдруг вспомнил, что в ту ночь у него начался грипп и ему даже вызывали скорую. Ну, я еще хотела показать записку потом, но передумала. Вместо этого невзначай упомянула, что дело по поводу смерти Лехи все-таки откроют, появились вроде новые факты, и убийцу теперь точно поймают.

Я вздохнул.

— Он же прекрасно знает, что мы с тобой общались. И что я активно интересовался смертью Лехи. Он попросту мог соврать.

Вика вдруг обиженно взвилась, высвобождаясь из моих объятий.

— Ага, а я такая дура, что меня легко провести?! Кравченко и бровью не повел! Ну, удивился, как и все, но не более. А когда вспоминал, то говорил ровным голосом с естественной интонацией. Он посмотрел вверх, потом в правый угол, — она стала загибать пальцы, тараторя так быстро, что я едва успевал усвоить весь этот грандиозный объем информации. — Не сжимал кулаков. Не бледнел, не краснел, не потел. Не прятал руки в карманы, не хмурился и не облизывал губы. Вот как сидел — расслабленно, развалившись — так и сидел себе. И, главное, на чем может вообще «спалиться» парень — он не трогал ни лицо, ни нос. Ты слышал про «зону Пиноккио»?!

Я не мог оторвать от нее изумленный взгляд.

— Нет. И, по-моему, кое-кто пересмотрел «Теории лжи».

— По-моему, кое-кто считает себя уникальным специалистом и даже не допускает мысли, что кто-то еще может разбираться в практической психологии так же, как и он.

Она попыталась вскочить и, пылая негодованием, убежать, но я не позволил. Поднявшись, подхватил ее и забросил себе на плечо. Вика пискнула, но потом засмеялась. Напряжение сняло как рукой.

— Ужас! Я связался с ходячим детектором лжи, — я шел по коридору практически на ощупь, Вика ерзала на плече, болтая ногами и пытаясь освободиться. Наконец, пробравшись в спальню, освещаемую лишь блеклым золотистым светом школьного фонаря за окном, я поставил ее на пол.

— Ужас! Я связалась с психологом, который не знает, что такое «зона Пиноккио», — улыбнулась Вика, взяв в ладони мое лицо. — Ну и фиг с ним. Зато ты такой симпатяга!

Помню, как будучи в младшей и средней школе, с упоением ждал весны и последней учебной четверти. Однако сейчас этот самый обожаемый конец года вдруг стал для меня сущей каторгой. Кажется, заданий не давал только сторож, а число консультаций у озабоченных поступлением и экзаменофобией возрастало прямо пропорционально приближению выпускного. Я «перерождался» только по вечерам. Конечно, весь свой здравый рассудок потерял давным-давно, когда понял, что жить без Вики Ольшанской категорически не получается, но теперь же меня с головой захлестнула волна убийственного, свежего и оглушительного, как майский ливень, чувства. Поцелуи в подъезде, сотни «Пока!» при расставании, и еще «Ну, пока уже!», и «Вот теперь точно пока!», походы в кино на старое кино разными дорогами, когда, выйдя из зала, ты не помнишь ни одного кадра из фильма, переписка по «аське» посреди скучного урока в 11-А, дрожь и улыбка, когда слышишь особую мелодию звонка на телефоне… Ни одни «взрослые» отношения не давали мне и сотой части того, что я переживал сейчас вместе с ней. Мы рисковали, мы скрывались, мы боялись. Но — да! — игра стоила свеч!

Правда, иногда я приходил домой таким уставшим, что удивлялся, как до сих пор еще не убил никого из моих навязчивых просителей. Вот и сейчас, пролетая по школьному коридору, на ходу просматривал ворох бумаг, ничего не видя и не слыша кругом.

— Кирилл Петрович!

Я притормозил, обернувшись на знакомый тихий голос. Наверное, она окликала меня уже не раз, но я, сейчас больше похожий на взъерошенный метеор, чем на самого себя, так и не заметил маленький тонкий силуэт боковым зрением.

— Маша… — восхищенно выдохнул я. — Ты ли это?

Девушка улыбнулась, да так лучезарно, что я едва не зажмурился, как от брызг солнечного света. Сегодня в ней было невозможно узнать ту измученную безразличием и издевательствами одноклассников серую мышку, которую я видел еще буквально несколько месяцев назад. Поначалу мы часто общались, она приходила ко мне на консультации, однако таких разительных перемен я тогда не замечал. Сейчас же передо мной стояла будто бы сияющая изнутри, все так же немного старомодно одетая красавица с ясным серебристым взглядом и озорной полуулыбкой, еще очень похожей на детскую.