Я кивнул. О «его пассии» я знаю больше, чем все отделение.
Что ж, среди этой троицы меня больше других все же интересовал именно последний персонаж.
— Никита Кравченко.
Сидоренко надолго погрузился в изучение своих записей, я уж было подумал, что Кравченко не проверяли вовсе.
— У меня ничего нет. Мы работали в разных кабинетах… Наверное, с ним говорил Леонов.
— Но записи должны же остаться?
Вовка пожал плечами.
— Дело не заводили. Может быть, в архиве что-то и осталось. Если хочешь, я могу посмотреть.
— С меня трехзвездочное спасибо, ты же знаешь.
— Ох, Сафонов… — лицо Сидоренко впервые за вечер приобрело расслабленный вид. — Мне, честно говоря, от тебя уже ничего не надо. Я вот сейчас на эту тему с тобой разговариваю только затем, чтобы ты понял: уже почти год ты занимаешься полной фигней. И детишки твои тут ни при чем — им бы девок щупать, кошелек стянуть, побить кого-то… Но здесь… Здесь интеллект видно. Если ему кто-то и помог умереть, то развел он нас гениально.
— Как в шахматной партии… — задумчиво прошептал я.
— Типа того. И вообще, твое самодельное расследование меня реально беспокоит. Черт, я надеялся, ты угомонишься после камеры. Иногда даже думаю, не тронулся ли ты…
— Ладно, не начинай, — отмахнулся я. — Извини, что напрягаю, серьезно. Но когда я найду убийцу — а я его найду, — мне понадобится твоя помощь. Ты готов?
Сидоренко закурил еще одну сигарету, спрятавшись от меня за клубами зловонного, дешевого дыма.
— Первое. Если у тебя будут стопроцентные доказательства. Второе. Если я сам поверю в мотив. Третье. Если он вдруг расколется и не уйдет в отказ, а расскажет все, как было, прав-до-по-доб-но. Ну… или четвертое. Если на Землю упадет комета и наступит конец света. Тогда да, может быть.
Я толкнул его локтем в бок, мы засмеялись. Потом Вовка ушел, а я остался на опустевшей площади, по периметру которой уже вспыхнули первые желто-красные фонари.
* * *
Этот вторник оказался лучшим днем для плохих новостей. Алла Ивановна завалила меня заданиями. Голова буквально раскалывалась от грохота, распространявшегося из учительской — семиклассники разбили старое окно еще неделю назад, благо, сейчас уже было тепло, и наша дирекция решила не ждать до каникул с заменой стеклопакетов. По коридорам теперь шумно передвигались рабочие, а учителя были вынуждены ютиться по чужим кабинетам и лаборантским. Ко мне, слава Богу, еще никого не подселили, так что я заварил кофе и, наблюдая, как из чашки вьется ароматный пар, размял занемевшую шею.
Внезапно дверь хрустнула и открылась. На пороге, едва удерживая огромную пачку тетрадей, стояла Юля.
— Пустишь?
Я быстро подошел к ней и отобрал «ценный груз» размером почти с нее саму.
— Да куда же тебя девать… Заходи!
Она чуть заметно улыбнулась, подкатив стул для посетителей к другому краю стола.
— Дурдом какой-то… и — как назло! Сто пятьдесят тысяч лабораторок мои понаписали… вся параллель! Ты ж знаешь, что мне часы биологии навесили, как Людка на больничный попала?..
Рядом с окном опять что-то загрохотало. Я горестно вздохнул.
— Ага. Только давай молча работать, хорошо? Мне столько всего надо… я до выпускного не управлюсь.
Юля нахмурилась, видимо, обидевшись, но я прекрасно знал ее способность говорить часами без разумных пауз. На улице начался мелкий противный дождик, рабочие, висевшие за окном, отчаянно матерились, не обращая внимания на место, где находились, кофе безнадежно остыл… Еще пара минут — и я точно сбегу отсюда домой, разгребать эти Авгиевы конюшни в тишине и покое. В эту секунду мой взгляд скользнул по тетрадке, над которой склонилась сосредоточенная, измучено-тихая Юлия Витальевна.
— Что это?
— Как «что»? — Ее громадные темно-карие глаза уставились на меня с неподдельным удивлением. — Лабораторки!
— Ну да, — кивнул я, отбирая у нее тетрадь. — А что, они теперь не руками все пишут, а только крестики ставят?
Она усмехнулась, пожав плечами.
— Да опять ерунду какую-то экспериментальную министерство прислало. На город пришло несколько пачек всего — к нам и в седьмую школу дали. Как по мне — полная чушь. «Впишите правильные ответы, разберите пример и запишите полученный результат…» Они не то, что биологию знать не будут, а и писать разучатся.
Я приблизил к глазам шрифт, судорожно пытаясь вспомнить, где мог видеть такие странные буквы. И мои руки и спина мгновенно покрылись «гусиной кожей».
Читать дальше