Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК

– Вы же, если я не ошибаюсь, художник? – врач улыбнулся. Кажется, он ставил знак равенства между художником и маляром. – А меня как раз канализация залила. Вот и помогли бы. Ну, по мере сил. В свободное от творчества время. А то глаза уже не смотрят на этот потолок. Почему вы улыбаетесь? Разве я сказал что-то смешное?

– Я, как вы очень метко заметили, какой-никакой художник. А в канализации и испорченных потолках разбираюсь поверхностно. Лучше я вам подарю свою картину. Русский пейзаж. Хотите?

– Меня устраивает и эта картина.

Тюрин снизу вверх посмотрел на портрет Пирогова. Лирическое настроение главного врача развеялось, как утренний туман. Судьба испорченного потолка волновала его гораздо больше, чем плоды творческих исканий Бирюкова.

– А пейзажей тут и в натуральную величину полно, только из окна выгляни. И вот он, пейзаж. Ладно, проехали… Короче говоря, вам нужно оформить ходатайство из министерства путей сообщения. Напишете заявления на имя… Хотя я все уже объяснил вашему брату. Последний раз он звонил мне вчера. И все записывал за мной, слово в слово.

– Мой брат развил слишком кипучую деятельность, – сказал Бирюков. – Но я должен вас огорчить. Отца я заберу отсюда. В самом скором будущем. Возможно, через неделю или чуть позже. И полностью оплачу его пребывание в вашем заведении. Собственно, именно это я и хотел сказать. Если еще раз позвонит мой брат, адресуйте его ко мне.

Бирюков поднялся, главный врач тоже вскочил на ноги.

– Жаль, чертовски жаль, – ответил Тюрин, он не мог скрыть своей радости. Чем меньше пациентов, тем меньше забот. Стакан кефира останется не выпитым, а, главное, койка освободится. – Чтобы попасть к нам, люди до министра доходят, даже выше. А вы отказываетесь, когда все уже на мази. Когда остается одну бумажку подписать.

Бирюков извинился за то, что попусту отнял много времени, и ушел.

…Отец сидел у окна и, обрывая с ветки виноградинки, лениво перемалывал вставными зубами кисловатые ягоды, которые принес сын. Сплевывал косточки в бумажный кулек и хмурился. Пару дней назад его соседа по комнате увезли в районную больницу с сердечным приступом, и это обстоятельство не прибавляло оптимизма. Разговор между сыном и отцом не клеился. Владимир Васильевич наливался желчью и сарказмом.

– Скоро и меня, как соседа, вынесут отсюда вперед копытами, – мрачно констатировал он. – То-то мои дети обрадуются. Вот будет и на вашей улице праздник. Упокоился отец с миром, угомонился. Отправили в интернат с глаз долой, там он и загнулся. Алешка, тот хоть принесет на могилу пластмассовый веник. А ты и вовсе не придешь, потому что слишком занят собственной персоной. Опять найдешь халтуру по художественной части, укатишь к черту на куличики. Разрисовывать какой-нибудь дом культуры, цирковой балаган или публичный дом.

Довольный своим остроумным замечанием, отец поправлял подтяжки, сползающие с худых покатых плеч. Но подтяжки все равно спадали.

– Я никуда не уезжаю, – терпеливо объяснил Бирюков. – Договорился, чтобы часть моих картин отправили по разным городам России с передвижной выставкой. Остальные картины перевезу куда-нибудь. Словом, комнату тебя я освобожу со дня на день. Куплю диван и шкаф. Перевезу к себе твои вещи. И еще улажу кое-какие денежные вопросы. Жить ведь на что-то надо.

– Только не вози картины к Алешке на дачу. У него и так там повернуться негде. Отвези лучше Дяде Егору. Он жену три года как похоронил. Дом большой, тебе он не откажет.

– Хорошая мысль. И почему она раньше мне в голову не приходила?

Эмоции перехлестывали через край, отец плюнул косточками мимо кулька. Попал на брюки сына.

– А хорошая мысль к тебе приходит раз в год после обеда.

– Отец, не волнуйся. Скоро наш быт наладится.

– Наладится. Вот спасибо, сынок. Шкаф он мне купит. Если уладит денежные вопросы.

– Не волнуйся. Никто тебя здесь не бросит.

– Я читал свою историю болезни, – сказал отец. – Там понаписали такого… У меня якобы синильный психоз.

– Какой психоз? – переспросил Бирюков.

– Синильный, ну, старческий. Мозг усыхает, все забываешь понемногу. Сначала прилагательные: хороший, плохой… Затем существительные. Потом – глаголы. Последнее, что забывают выжившие из ума старики, слово «мама». И еще больных этой штукой посещают всякие бредовые идеи. У меня нет старческого психоза и усыхания мозга. А послушать врачей, выходит, меня надо чуть ли не в дурдом сдать.

– Как говорят художники, не сгущай краски.