Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК

Подхватив сумку, Бирюков по лестнице сбежал на первый этаж, аккуратно переступив через тело Панова и кровавую лужу. В подвал вела другая лестница, в один пролет с деревянными ступенями и утлыми дрожащими перильцами. Спустившись вниз, Бирюков вытащил фонарь, посветил в темноту. Тесное помещение, стены обиты старыми досками, вдоль них тянулись ряды самодельных полок. В прежние времена здесь держали запасы на зиму. В ближнем углу полупустой мешок, рассыпавшаяся по земляному полу проросшая картошка. Вдоль стены на спине лежит человек, в сраной спецовке, лицо черное от побоев. Видно, этот и есть тот самый бомж, на которым Ищенко отрабатывал свои удары. У противоположной стены разломанное кресло с порезанной обивкой. Бирюков отодвинул кресло в сторону, обнаружив под ним люк, присыпанный землей люк. Наклонившись, потянул на себя железное кольцо, отрыл крышку, присев на корточки, крикнул:

– Отец, ты здесь?

Вместо ответа тихие шорохи, будто по сторонам разбежалась стая испуганных крыс. Бирюков посветил вниз фонарем. Подпол неглубокий, ниже человеческого роста, вниз ведет короткая приставная лестница. Виден какой-то мусор, в нос ударяет запах грибка и плесени. Оставив сумку наверху, Бирюков спрыгнул вниз. Темень кромешная, в световой круг попала куча тряпья. Пригибая голову, Бирюков сделал пару шагов вперед, присел на корточки. Отец лежал на груди, руки связаны за спиной капроновой веревкой, конец которой привязан морским узлом к щиколоткам ног. Рот заклеен прямоугольником пластыря.

– Отец, ты жив?

Владимир Васильевич приподнял голову, посмотрел на сына и что-то промычал. Бирюков поставил фонарик на землю так, чтобы световое пятно попадало на отца. Отлепил от его лица кусок пластыря, чиркнул ножом по веревкам. Ухватив отца за плечи, перевернул его на спину, помог сесть.

– Отец, я все объясню позже, сказал Бирюков. – А теперь нам надо уходить. Ты можешь идти?

– Уж как-нибудь, – проворчал отец и принялся растирать ладонями затекшие ноги. – Я пролежал тут связанный несколько часов. Но за это время, наверное, не разучился ходить.

– Тогда быстрее.

– Мы что на пожар спешим?

– От пожара. Дом горит.

– Дай мне несколько немного времени, чтобы придти в себе. У нас есть пять минут в запасе?

– Пожалуй.

– А я уж думал, ты не придешь за мной, – неожиданно отец всхлипнул. – Думал, меня еще живого съедят крысы.

– Как это не приду? – спросил Бирюков и погладил отца по затылку. – Я здесь. Я должен был придти, и пришел. Прости, что не смог забрать тебе из Дома ветеранов. Так уж получилось. Но сейчас мы поедем ко мне, то есть к нам домой. И больше ты никогда не попадешь в казенный дом.

– Сынок, а тебе, кажется, сильно досталось. Вон какая гуля под глазом.

Шершавой ладонью отец потрепал Бирюкова по щеке.

– Ерунда, не смертельно… Все могло закончиться хуже.

Мобильный телефон зазвонил так неожиданно, что Бирюков вздрогнул.

– Ты жив? – голос Архипова казался усталым. – Я так и знал. У тебя все в порядке, помощь нужна?

– Все кончилось, Игорь, – ответил Бирюков. – Счет в нашу пользу.

– А твой отец, как он?

– Он уже понемногу начинает ворчать. Значит, порядок.

– Тебе сильно досталось?

– Немного морду.

– Я чертовски рад. То есть, что я говорю… Чертовски рад, что вы живы. Сегодня я улетаю в одну теплую страну и вернусь через месяц, когда закончится весь шухер. В ноябре мы устроим в «Камее» грандиозную выставку твоих картин. Это будет событие номер один в Москве, это будет что-то. Ты станешь богатым и знаменитым.

– Надеюсь, – ответил Бирюков, не поверив в последние утверждения. – А пока не зажили мои синяки и ссадины, напишу автопортрет. На память о наших похождениях. Будь они трижды неладны.