Фредерик Тристан: Загадка Ватикана

— Говорите, Тортелли. Смелее. И встаньте, прошу вас. Каноник не поднимался. Голос его слышался будто из-под стола.

— Я полагаю, что в папке… той, которую обнаружил профессор Сальва и которую открыл магистр Караколли… О, я думал, что поступаю правильно, видите ли… Я считал, что там лежит гнусный документ. Потому я взял его и унес. Но это оказалась всего-навсего легенда «Чудо святого Коломбана»…

— А что бы вы сделали с манускриптом, если бы он оказался «Басофоном 666»? — спросил Сальва.

Тортелли одним прыжком поднялся и горящими глазами уставился на профессора.

— Я бы уничтожил его! Будьте уверены, я бы его уничтожил! Негоже, чтобы такая гадость донесла до нас дьявольские волны.

— Мы отдадим «Чудо святого Коломбана» Бетхему, — сказал Сальва. — Он наверняка найдет там другой интересный источник информации.

— Который нужно будет сразу же передать святому отцу, — быстро вставил нунций.

— Монсеньор, — повернулся к нему кардинал, — продолжайте, пожалуйста. История эта очаровательна. Маленькая душа верхом на попугае… Уморительно! А вы, Тортелли, присоединяйтесь. Здесь нет ничего, что покоробило бы вашу совесть. Nil admirari [23], не правда ли?

После этой цитаты из Горация, произнесенной вместо благословения, каноник присел к краешку стола. Деликатно кашлянув и прочистив горло, нунций Караколли продолжил…

«А набожный Сильвестр пустился в путь к Фессалоникам, куда добрался через три недели. Там он сел на корабль, который, пройдя Мессинским проливом, доставил его в Рим. Во время этого плавания он обратил в веру Христову всех пассажиров и экипаж, за исключением капитана, упрямого галла, божившегося только Тевтоном.

— Слышал я басни, которые вы рассказывали этим грекам и римлянам, — сказал кельт. — Вы и впрямь думаете, что нормальные люди клюнут на них? Вот вы утверждаете, что Бог един в трех лицах. А я считаю, что из всего населения мира, даже Вселенной, не составить одного Бога! Вы заявляете с наивной уверенностью, что ваш царь иудейский искупил народы, позволив приколотить себя к деревяшке, словно сову. Да я вам скажу, что люди в наших деревнях приколачивают к дверям любую пойманную ночную зверюшку и это еще никого не искупило. Ну а что до вашего Неба, то это вообще бред какой-то. Мы, галлы, знаем о нем лучше вас. Оно сделано из просвечивающих камней, собранных в свод, светящийся днем и затемненный ночью, в зависимости от Солнца, которое либо освещает его, либо засыпает, убаюканное Луною.

— Капитан, — ответил Сильвестр, — да вы прямо поэт. Вы забираетесь на деревья, чтобы рвать омелу. Но это растение произрастает из помета певчих дроздов. По его прозрачному листу вы читаете будущее. Но разве предсказание может родиться из птичьей гузки?

— Чужестранец, — сказал моряк, — вам, конечно, неизвестно, что произрастание есть высшая степень созидания. Мы, кельты, глубоко уважаем дерево. Не его ли сок отмеряет время? А вы, иудеи, вы пригвоздили вашего Бога к сухой перекладине.

— Ложь! — вскричал Сильвестр. — Крест — живое дерево, возрождающееся! Христос — это Феникс, навсегда восставший из пепла!

Капитан налил себе вина и продолжил:

— Я принадлежу к расе, которая ни во что не верит, боясь обмана. Я признаю, что ваша мешанина привлекательна, но разум отвергает ее. Греки обожают пустословов. Римляне копят идеи, чтобы превратить их в законы. Мы же, кельты, противопоставляем видимое невидимому, чтобы оставаться свободными. Свобода эта наша! А не свобода других…

— Хорошо, — согласился Сильвестр, — я уважаю ваше мнение. Но однажды оно изменится.

— Это меня сильно удивило бы, — произнес кельт, одним глотком осушая свой кубок. — В нас так развито чувство свободы, что мы постоянно боремся за нее друг с другом. Неужели мы согласимся с легендами, пришедшими с Востока? Они хороши для римских воинов, верящих в кровавого быка, в спасительный колос и в бога, разрубленного на куски. Чему может научить нас подобная чушь, когда мы достоверно знаем, что Луна брюхата Солнцем и рожает его одиннадцать раз в год?

Наконец судно причалило в римском порту. Едва ступив на пристань, Сильвестр оказался в гуще толпы, быстро шагавшей в одном направлении; люди поднимали кулаки и изрыгали ругательства. Это было похоже на бурный поток. Скоро стало известно, что все они направлялись на арену, где ждали казни иудеи, осмелившиеся покуситься на императора. Весть эта взбудоражила народ. Но особенно люди радовались, что увидят зрелище, в котором ужас соседствует с шутовством. Разве не смешно смотреть, как старики трясутся перед львиными пастями? Отчего бы не повеселиться, глядя, как обнаженных девушек бьют кнутами, прежде чем посадить их на кол или сжечь? Трубы известили весь Рим, и все сразу забросили свои повседневные дела. Только детей не допустили на этот праздник. Но зато возбужденные женщины немедленно устремились туда. Сильвестр наслышан был об этих римских развлечениях. А вот у греков не хватало бранных слов, когда они осуждали их. Вот почему он решил выбраться из толпы, когда вдруг одно происшествие заставило его отказаться от своего решения. По дороге он заметил группу из сотни мужчин и женщин, остановившихся перед какой-то лавочкой и начавших громить ее. Корзины с овощами оказались перевернутыми, кувшины и горшки — брошенными на землю и разбитыми. Несчастного же лавочника схватили двое здоровяков и с силой ударили его о стену, так что сейчас он лежал оглушенный.