Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

— Это какая-то смесь из философии магов и досужих вымыслов, посрамляющая церковь.

— Я узнал в нем целые отрывки из «Жизнеописания Гамалдона», — сказал отец Мореше. — Некоторые комментаторы увидели в этом аллюзии на спуск в Ад героев Гомера.

Во время чтения Адриен Сальва даже позабыл о своей потухшей сигаре и сейчас с пылом размахивал ею, словно художник кистью.

— Господа, мы приближаемся к цели!

— Вы заметили какую-то необычную деталь, которая поможет разгадать нам этот шифр? — спросил Бетхем.

— В этой истории все не только необычно, но абсурдно! — не мог успокоиться Караколли.

— Не потому ли, что Сильвестр, пораженный этой болезнью, вызываемой спирохетой… — неуверенно предположил Мореше, — потерял рассудок, как это всегда бывает в подобных случаях, и вообразил себе ту встречу с Люцифером?

Адриен Сальва резко встал. Его импозантная фигура напоминала статую Командора, выплывшую из кладбищенского тумана.

— Господа, — проговорил он решительным и безапелляционным тоном, — я знаю, где находится то, что мы ищем, и более того, я знаю, о чем точно идет речь.

Долгая и тягостная тишина воцарилась в библиотеке. Лицо нунция выражало недоверие, лицо Мореше — интерес, тогда как внимание Бетхема привлекло передвижение мухи по манускрипту. Сальва сунул остаток сигары в папскую пепельницу и, вдохнув полной грудью, словно оперный певец перед решающей арией последнего акта, начал:

— Все мы слышали, как Люцифер упомянул, что дьяволы, окружающие Сатану, осуждены. «Осуждены все», я полагаю. А почему? Цитирую по памяти: «Потому что они пошли против порядка, который Бог хотел установить среди своих созданий». И что он добавил? «Разгадай их настоящие имена, и ты узнаешь, как вели они себя на Небе». Эти цитаты отсылают нас к другому отрывку «Жизнеописания»: первому спуску Басофона в Ад. Именно в нем — вы, конечно, помните — приводится ряд дьявольских имен, таких невероятных, что мы тогда посмеялись, как над дурацкой шуткой.

— Проклятие! — воскликнул Мореше. — Я начинаю понимать, что ты имеешь в виду… Смешные имена вроде Папалиссим, Ронолфраз… Да я хорошо помню!

Нунций раскрыл манускрипт и лихорадочно перелистывал страницы, ища отрывок, который он тоже помнил. Найдя, он начал зачитывать его:

— «Гибозус Нелепый, Тетрапед Всезнающий, Каломн Оксидрон, Фажетон Стромак, Клиссодиус Балтернум…»

— Этого довольно, — прервал его Сальва. — А несколькими строчками ниже что написано, прочитайте, пожалуйста.

— «Да и называли они себя: „Князь Взбучки, Левантийский Лисенок, Шелковое Величие, Осыпанный Листвою…“

— А ведь точно, это шифрованный список. То, что нам и надо. Монсеньор, не доверите ли вы мне эту страницу? В ней заключается весь секрет. Браво, Адриен! Ты попал в точку!

— Но, — недоуменно возразил нунций, — какой для нас интерес в этом листе?

Теперь-то Адриен Сальва понял, что отныне назад пути нет. Приходилось преодолевать гадливость. Да, необходимо было, чтобы логика его рассуждений дошла до границ боли и — как бы неприятно ему ни было, — подобно скальпелю, вскрыла гнойник, слишком долго зревший в его памяти.

Он знал, почему Изиана покончила с собой и почему сорок лет он отказывался понимать трагические предсмертные слова: «Non creder mai a quel che credi». Сейчас, когда колесо повернулось, он оказался перед таинственным наростом — не из-за совпадений, но потому что с самого начала расследования знал, что события неминуемо приведут его к этой точке, ставшей зияющей, через которую не перемахнуть, если только не заполнить ее чем-то.

Через три дня папа Иоанн Павел II должен в частном порядке встретиться с главным раввином Рима у князя Ринальди да Понте. А почему именно у этого аристократа? Просто потому, что восьмидесятилетний старик владел ключом к весьма щекотливой, долго скрываемой части ватиканской стратегии, относящейся к последней мировой войне. Нужно было, чтобы папа и раввин помирились после признания, сделать которое мог только все тот же Ринальди да Понте, отец Изианы. Изиану да Понте Сальва когда-то встретил в поезде, полюбил ее, относился к ней как к сестре, хотя горел желанием стать спутником ее жизни; но она утопилась в Тибре. О, какое навязчивое воспоминание! Она просто скользнула в воду, так как — и это правда — абсолютно не было никаких брызг. Она спокойно погрузилась в реку, будто ложась спать. Она бесшумно проскользнула туда. А он стоял на берегу — оторопевший, оцепеневший, все воспринимавший, как лунатик; им вдруг овладело чувство покоя и красоты, его заворожил этот странный конец, оставивший после себя неисчислимые отблески луны на зеркальной воде. И только позже, намного позже, он осознал случившееся и понял, что Изиана ушла. А когда ему показали ее в морге, лежащей в металлическом ящике, он чуть было не расхохотался, сочтя это шуткой; потом, вернувшись в отель и погасив свет, почувствовал себя раненным навсегда.