Наталья Земскова - Город на Стиксе

— Нет, — улыбнулась я. — Почему вы так думаете?

— Девушка, голосующая в семь утра на пустынном шоссе — это ЧП. Меня зовут Виктор.

Он отвез меня домой, отказался от денег, но взял визитку и сказал, что позвонит. Новое дело, однако — расплачиваться визитками. Как авансами на будущее. Парень, правда, был славный. Точнее, никакой.

— Где тебя носит? — набросилась на меня Фрониус, едва я появилась в редакции, и, не слушая моих объяснений, объявила: — Сегодня идем убирать морщины.

— Какие морщины? — не поняла я.

— Ты думаешь, у тебя нет морщин? Тридцать, милая, это не двадцать. И даже не двадцать семь… В общем, им понадобилась реклама, статью я закончила, и теперь нас обслужат бесплатно.

— Где?

— В косметическом салоне «Венера». Современным щадящим способом.

Я решила, что это неплохой повод помирить Галку с Жанеттой, а заодно прийти в себя после веселенького праздника у Бернаро, и вечером мы отправились в косметический салон «Венера», где до нас, по-моему, не было ни одного человека.

Нас уложили на больничные кушетки, лица обмазали клейким гелем, зафиксировав металлические пластинки на проводах. После этого по пластинам пустили электрический ток, и я увидела, как задергалось веко Жанетты. Правда, вначале я услышала ее страшный крик, на который сбежались все косметологи и принялись объяснять, что мощность электрического потока регулируется и для каждого существует индивидуальная доза.

Путем многочисленных опытов выяснили, что Галина не чувствует эту мощность совсем, тогда как Фрониус подпрыгивает при минимальной подаче. Моя чувствительность располагалась где-то посередине, и все мы лежали с одинаково дергающимися лицами и вытаращенными от ужаса глазами.

Когда экзекуция кончилась, и электрические провода убрали, мы действительно не обнаружили под ними никаких морщин, так как лица были покрыты ужасными красными пятнами. Из-за этих пятен два дня пришлось просидеть дома, но трудности нас сблизили. Галя попросила у Жанны прощения и сказала, что никто из мужчин не вызывал в ней столь неподвижной скуки, как Леонид. Так и сказала: «неподвижной скуки». Я в лицах изобразила шумные выходные у Бернаро, и мы пришли к неутешительному выводу: каких бы мужчин нам ни посылал мир, мы не готовы их принять безоговорочно.

Через два дня позвонил Виктор из «субару» и пригласил меня на свидание. Красные пятна удачно сошли, и я могла предстать перед ним в полном параде, то есть в пятнистой светлой шубке из козла, которая, если сильно не всматриваться, выглядела, как манто из рыси. Шубка была куплена на одной из летних распродаж по такой смешной цене, что ее лучше было не называть даже близким подругам. В компенсацию за тяжелые выходные мир послал мне роскошные бежевые сапоги, чуть менее роскошную сумку в тон и оригинальную шапочку с двумя свисающими спереди светлыми замшевыми косичками. Носить, правда, всю эту прелесть можно было лишь до минус пяти градусов, но я надеялась успеть.

Выскочив из дома с опозданием на пятнадцать минут, забыла выключить телефон. В самый неподходящий момент он зазвонил. Бернаро: интересовался, что случилось, и куда я пропала.

— Ничего не случилось, — ответила я самым невинным тоном, — просто началась рабочая неделя, и если я не буду работать, то меня выгонят из газеты.

Аргумент показался убийственным, и Бернаро исчез. Мы с Виктором сидели в ресторанчике «Il salotto» и пытались перекричать слишком громкую музыку, которая грохотала из каждого угла, словно пытаясь всех выкурить из довольно тесного зала. Перекричать ее оказалось невозможно, и я предложила выйти на улицу. Мы шли пешком без цели, затем пересели в машину, Виктор что-то все время рассказывал — я кивала и в моей голове крутился школьный чеховский человек в футляре. Лошади кушают овёс и сено. Волга впадает в Каспийское море.

Я слушала про сено, смотрела по сторонам, пытаясь привыкнуть к тотальному белому цвету, который окружал снизу и сверху, во всех проекциях и с одинаковой интенсивностью. Вот и спутник мой был так же бесконечно и одинаково скучен. Что бы он, бедный, ни говорил и ни делал, все было однозначно и банально. Галкин Леонид, однако, был гораздо многомернее. А может, это мне так кажется, потому что я примеряю бедного парня на себя? Как Томина — своего «индуса»? То есть вообще, безотносительно — живи он, и дай ему Бог здоровья. Но чтобы всегда был рядом? В упор не надо.