Наталья Земскова - Город на Стиксе

— Так они вас сожгут, проглотят — не подавятся.

— Не сожгут, земля-то моя. Грозились, что обрежут провода. И, видимо, обрежут в самом деле. Но я уж подготовился, поставил бензогенератор. Пусть чуть дороже — ничего, потерпим.

— А дальше?

— Дальше — поглядим. Весной от ВООПИКа подали в Думу предложение, чтоб, значит, нашу улицу признать охранной зоной. И я хорош, старый дурак! Эх, раньше надо было! Нельзя высотки строить в городе мертвых. Не пустит Стикс — они опять его в трубу. Что будет, и подумать страшно.

— Но вы же как-то здесь живете?

— Мы — свои. Да и у нас в ее зоне, матрицы этой, только огороды…

Еле заметной тропинкой мы проникли к некрополю и вошли в него по одной из боковых аллей — мой сталкер, как мне показалось, здоровался с каждой могилой.

— Знакомец мой, Иван Иванович Доллар, заезжий коммерсант, — кивнул он на хорошо сохранившееся каменное надгробие в парковой зоне. — Нет, не личный знакомый, конечно. Иван Иванович умер в тыща восемьсот восемьдесят шестом и совсем молодым человеком. Женился по страстной любви, да где-то подхватил чахотку. Тяжко здесь было приезжим. Знакомцы, — пояснил он, — это те, у кого памятники в таком хорошем состоянии, что можно прочитать и годы жизни, и фамилию. Брожу частенько — вот и подружились. Историк Грады-шев про это кладбище издал такой путеводитель, ну, прям роман! Да вы знакомы ли с профессором?

— Владимир Фёдорович, как же.

— Он, Градышев, вместе с учениками-добровольца-ми здесь половину крестов руками откопали да отчистили, восстановили сотни могил. А это, поглядите-ка, Сергей Люханов, тот самый шофер, который после расстрела вывозил из Ипатьевского дома мертвую уже царскую семью в июле восемнадцатого. По воспоминаниям сына, не давала покоя ему гибель Романовых. А после гражданской войны этот Люханов все ездил туда и сюда по стране, будто не мог найти себе места. А вот его жена до конца дней оставалась пламенной революционеркой, представьте, она ушла от Люханова, не простив ему этой «измены».

Скарабеев сделал знак следовать за ним и свернул в узкий проход между оградами.

— Вот здесь могила живописца Петра Прокопьевича Верещагина, смотрите, тоже сохранилась. Прошлый год его навещала племянница из Торонто. А это Вера Константиновна Кобяк и Константин Михайлович Ильинский. Семья была ученая и яркая. Муж этой самой Веры Константиновны прославился тем, что запатентовал «оксозон» — целебную электролитную воду «Кобяк», вроде бы обладавшую противовоспалительными свойствами. Когда великий князь Михаил Романов доживал здесь последние страшные дни, он захаживал в их дом на Обвинской. А до революции у этих, забытых нынче Кобяков, как говорят, гостил сам Гришка Распутин… Много чего хранит это кладбище — и легенд, и реальных историй. Одно такое приключилось можно сказать, при мне, всего-то тридцать лет назад. Готовились отметить двухсотпятидесятилетие Города: ну, как водится, в прессе статьи. И вдруг как чёрт из табакерки историк Долговой, зав. кафедрой из университета, заявляет: мол, Городу гораздо меньше лет. Что-де указ Екатерины той, Великой, о придании статуса выдан был Городу никак не с рождения (1723 й), а пятьдесят лет спустя. Спорил с пеной у рта. Напрягся так, что перед праздником и помер от удара. Тут, аккурат близ церкви, был цех — гробы изготовляли. Сделали гроб и профессору. Только закончили, он возьми и сгори. Насилу как-то выкрутились с этими похоронами. Да-с, тоже Стикс и матрица!..

Я слушала Скарабеева, пробиралась вслед за ним, а сама поражалась тому, что с массивными, подведенными под купол богатыми мавзолеями здесь соседствуют простые, вросшие в землю кресты, а с элегантными часовнями — необработанные камни. Иногда деревья прорастали прямо-таки из старинных надгробий, сплетаясь с ними, словно в фильме ужасов.

— Как странно, совсем новые кресты, а дата рождения — девятнадцатый век, — показала я Мелентию Петровичу на две по-царски оформленные могилы.

— Тоже привет от Романовых. Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова, тридцати лет, любимая фрейлина последней российской императрицы Александры Федоровны. А рядомя гофлектриса — придворная должность такая — Екатерина Адольфовна Шнейдер семидесяти лет. Обе поехали с царской семьей — добровольно!.. Могли остаться — не остались, хотели поддержать близких людей. Их расстреляли здесь, не довезя до Екатеринбурга. Как пишут исследователи, чекисты выбросили трупы на «свалочные места», но в мае девятнадцатого года, когда Город перешел к белым, тела Гендриковой и Шнейдер эксгумировали, перезахоронили с почётом. Это предполагаемое захоронение, а точного пока найти не могут… Здесь, собственно, несколько кладбищ. Есть еврейское, есть лютеранское и католическое. Отдельно православное и мусульманское. Чуть не половина — в плохом состоянии, на учет-то все это хозяйство только несколько лет как поставили. А вот здесь, обойдите дорожку, надгробие начала девятнадцатого века. Тоже знаменитая городская легенда. Могила незаконнорожденной и проклятой дочери исправника Девел-лия. Вот, видите — змея, кусающая себя за хвост. Маска, прорезанная в металле. Похоронили, видишь, на дороге, чтобы народ топтал эту могилу. Как бы не так: тропинка ее четко огибает… Пять лет назад эту плиту со змеей зачем-то отвезли в музей и стали демонстрировать. Так люди говорят: в музее по ночам стоял то вой, то плач, картины стали падать. Рукой махнули — отвезли обратно.