Сергей Владимиров - Бог жесток

— Вы придете еще?

— Да, — кивнул я, зная, что никогда этого не сделаю.

Домой я отправился, едва стало светать. В это время у людей самый глубокий сон, и наемные убийцы — тоже люди, пусть и несколько специфичные, и тем не менее я некоторое время хоронился за железной коробкой гаража, наблюдая за своим подъездом. Сколько может продолжаться эта игра в кошки-мышки, навязанная мне школьным корешем, уже покойником, что за изощренный садизм — потянуть меня за собой? Неужели мой бред, вызванный встряской мозгов, воплотится в действительность, и мы встретимся с Олежкой Пастушковым в потустороннем мире, где у него опять будут особняки и иномарки, а у меня — бодяжная водка и рыбные консервы на завтрак, обед и ужин, думал я сначала с безнадегой, а потом с безразличием. Усталость и выпитое знали свое дело — сонная дымка окутывала мой мозг, веки смыкались. В какой-то момент я вспомнил, что в моей квартире предаются плотским утехам мой сосед и моя бывшая клиентка, и им по барабану, что я заказан и что, быть может, делаю последние шаги по этой земле, последний вздох, последний плевок, курю последнюю сигарету… Быть может, именно сегодня, несколько часов назад, я последний раз выпил и последний раз был с женщиной. Нет, не последний, повторял я как в бреду, дома у меня есть водка, и я упьюсь вусмерть, обкурюсь марихуаны, жаль, нет героина, зато есть уличная проститутка, и я в полной мере получу с нее причитающуюся мне благодарность…

Я очнулся оттого, что вода, стекающая с крыши гаража, несколькими холодными струйками проникла мне за воротник. Я сидел на корточках, и за время моего короткого забытья ботинки наполовину засосало в глиняную размазню. Поднялся рывком и направился к своему подъезду, держа на изготовку снятый с предохранителя пистолет. Мне не надоело жить. Мне надоело бояться.

Я вошел не таясь и так же, в полный рост, стал подниматься по лестнице. Исступленный женский вопль, раздавшийся из моей квартиры, разорвал спокойную тишину раннего утра.

Я бросился наверх. Дверь квартиры оказалась распахнута настежь. Дальше — лишь сумасшедшее мельтешение кадров. Голый Семушка лежит поперек прихожей, безжизненная голова на пороге, кровь бьет фонтаном из артерии на шее, на затылке — маленькая, опаленная по краям дырка от контрольного выстрела. Валька Гуляева, тоже голая, но пока живая, последние секунды, мгновения, уже не кричит, а молча сползает по стене, потеряв сознание. Нет, я не вижу ее, это всего лишь отражение в зеркале, зато вижу спину убийцы, он передо мной, вытягивает руку с пистолетом, чтобы зачистить случайную девку. К стволу привинчен глушитель — работает профессионал. И тут же грохот выстрелов, и кровь на Валькином лице, на груди, на животе, и тяжелый удар тела об пол. Нет, кровь всего лишь на ее отражении в зеркале, и кровь эта из раскромсанной пулями шеи, из снесенного бритого затылка убийцы.

Я больше не смотрел ни на трупы, ни на приходящую в сознание Вальку. Прошел в комнату, достал бутылку водки, сделал несколько обжигающих глотков из горлышка, набрал номер милиции, произнес короткое: «Бойня!» — и назвал свой адрес. После следующей пары глотков меня взорвал хохот. «Обмен ролями, — пространно и безудержно весело философствовал я, давясь спиртным. — За какую такую «шнягу» мне пришлось тогда расплачиваться, Семушка? А за что расплатился ты? Правильно, соседушка, за мой длинный вездесущий нос и глупую деревянную башку. Теперь мы квиты, только твое место на кладбище, а мое…»

Кто-то с истеричным криком набросился на меня сзади, потянул за волосы, впился ногтями в лицо. Я потерял равновесие и грохнулся на пол.

— Глаза! Глаза! — вопил я, но супруга моего соседа обезумела.

— Убийца! — визжала она.

Для группы захвата, в этот момент ворвавшейся в квартиру, услышанного было достаточно. Женщину оттащили, а меня принялись молотить дубинками и ногами. Только как следует обработав, сцепили руки за спиной наручниками. Но этого я уже не помнил. Я отключился.

Включился. То ли сам по себе, то ли потому, что на меня вылили полный графин воды. Я по-прежнему лежал на полу, запястья затекли от стали браслетов. В комнате теперь было много народу, сотрудников и понятых. Начался спектакль, свидетелем и живым участником которого я был множество раз, вот только надеть на себя шкуру главного подозреваемого мне предстояло впервые.

Они выдвигали версии одну смехотворнее другой, и я бы хохотал до упаду, если бы мне было окончательно наплевать на чудом сохранившуюся к тридцати трем годам половину моих зубов. Наконец среди них находится один homo sapiens, который, рывком подняв меня на ноги и приперев за горло к стене двумя напряженными пальцами, шипит мне в лицо: