Сергей Владимиров - Бог жесток

Я стоял в стороне и дышал через сигарету. Иннокентий Георгиевич изредка поглядывал в мою сторону, но прекращать занятий не торопился. Рассуждал он вполне здраво, мол, если мне так хочется пообщаться с ним, я буду ждать в любом случае. Сам же он такого желания явно не испытывал. На помощь мне пришел начавший накрапывать дождик. С видимым неудовольствием Белецкий прекратил занятия и направился к подъезду, демонстративно не замечая меня. Высокий, подтянутый, шел он очень легко и в то же время с достоинством; двигаться так могут лишь отставные военные, причем сделавшие себе неплохую карьеру.

— Иннокентий Георгиевич! — окликнул я его.

Он остановился и посмотрел на меня без интереса, делая вид, что не узнает.

— Чем могу быть обязан, молодой человек? — несколько манерно обратился он ко мне, а на вытянутом костистом лице не отразилось никаких чувств.

— Мы говорили с вами позавчера у вас дома, — напомнил я. — Про Лену Стрелкову и остальных.

— Я прекрасно помню, о чем мы говорили, — ответил Белецкий веско. — Но продолжать эти разговоры, и особенно с вами, не собираюсь.

— Почему?

Шевельнулись седые кустистые брови старика, меня пронзил его острый неприязненный взгляд.

— Потому что вы лжец, — спокойно сказал Иннокентий Георгиевич. — Во-первых, я не верю в истории про тайных воздыхателей, время, знаете ли, сейчас другое, а во-вторых, будь вы таковым на самом деле, появились бы раньше. А вас не было ни на похоронах, ни на девятом, ни на сороковом дне. И в-третьих… — Белецкий выдержал паузу. — Если бы вы на самом деле знали Лену, она бы обязательно рассказала вам о своих студенческих годах. Поверьте уж мне, она рассказывала это всем, потому что то время было самым счастливым во всей ее недолгой жизни. Так кто же вы? Журналист? Чушь. Лена не была столь популярной личностью, чтобы попасть на страницы газет. Милиционер? Вы бы давно предъявили свое удостоверение. Что же остается предполагать?

— Я частный детектив, — признался я.

— И у вас есть лицензия?

Я молча показал ему ее.

Дождь был мелкий, колючий, но мы стояли под ним и не собирались никуда трогаться. Иннокентий Георгиевич возвратил документ мне.

— Ваше расследование как-то связано со смертью Лены? — недоверчиво произнес он. — Вы не верите в то, что с ней произошел несчастный случай?

— Однозначно утверждать не берусь, — осторожно сказал я. — Но случилась еще одна очень неприятная вещь. Вы конечно же знаете, что в детдоме был убит сторож и исчез мальчик, Саша Стрелков?

Белецкий никак не отреагировал, однако я чувствовал, что он прекрасно понимает, о чем я говорю.

— Я придерживаюсь версии, что это было похищение, но не вполне обычное, — делился своими соображениями я. — Ребенка похитили не с целью выкупа и не потому, что он видел, как убили сторожа. Наоборот, сторож видел, как похищали мальчика, попытался помешать и поплатился за это жизнью. А убийцей и киднеппером был отец мальчика, несостоявшийся муж Лены, Александр Солонков.

Я закончил и посмотрел на Иннокентия Георгиевича. Слушал он меня очень внимательно, ни разу не перебив, а неподвижное лицо его приобретало мучнистый оттенок, и в светлых глазах застывали льдинки.

— Я узнал об убийстве на следующий день, — проговорил Белецкий. — Сообщили по телевизору, в криминальных новостях. Но ни о побеге, ни о похищении ничего не говорили. А я все равно заволновался. До этого не верил в предчувствия, а здесь… Хорошо, что Тома ничего не слышала. Она и сейчас не знает. Поехал в детдом, хотел увидеться с Сашей; и когда мне рассказали, что он пропал в ту же самую ночь, даже не удивился. Сам не пойму почему…

— Вы вините в случившемся себя? — отважился я.

Бессловесный и бесчувственный каменный идол умер. Иннокентий Георгиевич посмотрел на меня глазами живого человека.

— Сначала — да, — хрипло произнес старик, и я удивился, никак не ожидавший от него подобной откровенности. — Но это было в первый момент, когда чувства преобладали над разумом. Такое у меня случается крайне редко, но, к сожалению, бывает. А потом я понял, что винить мне себя не в чем. Я дал Александру адрес Лены, потому что хотел объединить семью. Да и что повторяться, об этом я уже рассказывал.

Полило сильнее, и мы перебрались под бетонный козырек у подъезда.

— Домой не приглашаю, — сказал Белецкий. — У Томы больное сердце, но она обязательно захочет знать, о чем мы говорим. А в такие подробности ей вникать совершенно не нужно. Когда она узнала о смерти Лены, я боялся, что у нее будет второй инфаркт.