Анатолий Степанов - Парад теней

- Швейцара подмажем, и красная каскетка наша. А далее - по железнодорожному расписанию: со всеми остановками.

10

Уговорила-таки Галина Васильевна Прахова слабохарактерного интеллигента: у входа в галерею стояла на мольберте скромная афиша, на которой голу бым по серому холсту было написано: "Посмертная выставка художника Даниила Горбатова (1974-1996 гг.)".

Сырцов шел сюда, чтобы посмотреть на Кирилла Евгеньевича и по возможности побеседовать с ним. Но афиша заинтересовала. Купив у билетерши несерьезный, на плохой бумаге билет, он ступил в анфиладу. Выставка - это было чрезвычайно громко сказано. Сырцов с трудом отыскал небольшой зальчик, в котором размещались работы убиенного Даниила.

На стене у входа в зал на веревочке висела картонка, на которой черной тушью было старательно написано: "Работы с выставки не продаются", и поэтому с экспозицией знакомились лишь двое знатоков, и только. Агентам здесь делать нечего.

Слабая, почти вода, акварель.

Какое дело бывшему десантнику, бывшему менту, а ныне вольному сыщику Сырцову Георгию Петровичу до изобразительных изысков странного паренька? Но нет. Суровый детектив тайно и застенчиво любил живопись. Общение с друзьями Деда - кинорежиссером Казаряном, журналистом Спиридоновым и отчасти с писателем и кинодраматургом Кузьминским (с этим, правда, больше водку пить приходилось) - незаметно сделали свое дело: Сырцов осторожно и с интересом стал приобщаться к настоящей литературе, к настоящему кинематографу, к настоящей живописи. И приобщился потихоньку. Любимым его занятием теперь было посещение, когда надо и когда не надо, громадной профессорской квартиры Казаряна, где стараниями двух поколений московских армян существовала богатейшая коллекция картин российских художников первой трети двадцатого века.

Именно в этой квартире Сырцов определил для себя понятие слова живопись, разбив его на два. Живо писать. Живо- значит ярко, неожиданно, весело, с необъяснимым словами продолжением. Дилетант, конечно, любитель-недоучка, но... Но работы Горбатова-младшего были талантливы: уж это Сырцов мог распознать. Московские пейзажи и люди. Именно люди, а не портреты. Художник, видимо, не верил в то, что глаза есть зеркало души, он не доверял глазам. Ракурс, жест, еле уловимый поворот определяли характер. Если профиль, то глаза смотрели в противоположную сторону от зрителя, если анфас - прикрыты ладонью, темными очками, козырьком каскетки, полями шляпы.

Отчаянно смело и почти всегда в удачу пользовался Даниил Горбатов как бы случайными потеками и затеками водянистой краски с цвета на цвет. Взрывая предполагаемую фактуру, они в то же время давали необъяснимое колористическое единство и соединяли то, что вроде бы и невозможно соединить. В человеческой фигуре, в повороте московского переулка, в зеленом небе и лиловой траве...

Сделав круг, Сырцов пошел на второй - узнавать Москву и москвичей. Художник хорошо знал свой город, но и сыщик знал его не хуже. Тимирязевские пруды. Последние дачи деревянного московского модерна у Сокольников. Миниховский парк. Покрово-Стрешнево. Измайловский зверинец.

А теперь - человечки. Дарья. Дарья. Дарья. Дарья в усталой задумчивости (щека, нос, склоненная, с различимыми позвонками шея, развившаяся прядь над скорбно вздернутой бровью). Дарья в победительной ярости, приветствующая послушную ей толпу (толпы нет, есть вздернутая вверх рука с распахнутыми пальцами, усмирившая эту толпу). Дарья перед выходом на сцену (нет кулис, нет сцены. Маленькая девочка, сжавшая себя в бессильный комочек и напряженный кулачок, готовый ко всему). И еще Дарья, и еще...

Согбенный молодой мужчина. За письменным столом. Без цели глядящий в окно. Без радости играющий в теннис. Закрывший глаза, в слабой надежде улыбающийся неизвестно чему.

И девушка. Она, тыльной стороной ладони прикрыв лоб и глаза, испуганно оборачивается. На окрик? На чье-то появление? У зеркала в роскошном платье, которого она боится (лица нет, есть платье и руки в трепетном ужасе), на скамейке в жалком дворовом скверике (лицо, уткнувшееся в колени, локти, как недоразвитые крылья).

Наконец то, что Сырцов хотел рассмотреть как следует. Двойной портрет? Наложение? И глаза, единственные в этом зале глаза. Три глаза. Один общий. Для Дарьи и для девушки. Второй - Дарьин. Третий - девушки. Обе в одинаковых бесформенных красных одеяниях.

Сырцов двинул в канцелярию. Ласковая секретарша Света, увидев в дверях представительного клиента, любовно осведомилась: