Дмитрий Стрешнев - Чертовка

Сам не зная зачем, Андрей стал собирать листочки, исписанные мелким круглым почерком, а глаз выхватывал из них обрывки фраз, и случайные эти обрывки были нелепы и бессмысленны и оттого только усиливали смятение.

Одновременно Андрей почувствовал, что в районе желудка его протыкают острой тонкой спицей, и он не понял, сколько прошло времени, пока в ставшей совершенно пустой до звона голове наконец сложилась конкретная мысль:

"А где Мисюсь?"

И тут же безумный непонятный страх вошел второй спицей в горло. Замурцев бросил собирать листочки (и правильно, поскольку занятие-то было, откровенно говоря, совершенно дурацкое и не понятно для чего нужное) и на ногах, которые стали как будто вареными, пошел в спальню.

В спальне его еще сильнее испугала чуть разбавленная настольной лампой сумеречная пустота. Тогда, почти задыхаясь, он побежал на кухню. Потом в гостиную. И в гостиной наконец увидел, как ветер пошевеливает занавеску, скрывающую приоткрытую дверь на балкон, и ощутил, как течет оттуда по ногам холодный сквозняк. Когда Андрей подошел и стал ловить рукой занавеску, то из темноты за дверью он услышал слабый голос, который не мог принадлежать никому, кроме Вероники. В то же время голос был непривычный и - показалось Андрею - то ли напевал, то ли молился. Очутившись на балконе, он увидел силуэт жены, которая сидела спиной к нему на летнем плетеном стуле в наброшенном на плечи легком осеннем пальто.

-Мисюсь, ты зачем здесь... на холоде, не одетая, -неуверенно сказал Замурцев.

Вероника как будто не слышала его и снова тоненько и напевно что-то проговорила.

Ощущая, как то ли уличный холод, то ли ужас ползет по спине, Андрей наклонился и обнял жену сзади за слегка прикрытые пальто плечи. Он старался, чтобы руки не очень дрожали.

--Верочка...-а дальше слов не оказалось, и только с большим трудом выдавилось: -Это я.

-А-а... Ты-ы...-сказала она, не шелохнувшись; на табуретке рядом стояли бутылка джина и стакан. Такое допотопное пьянство для Вероники было необычным, но главное, что поразило Андрея, был ее голос - такой, словно она рассказывала нараспев кому-то невидимому, сидевшему тут же, на железных перилах балкона, о чем-то давно прожитом и навсегда потерянном. И при звуках этого голоса сильнее всего обдавало Андрея морозом, хотя и слов-то разговора он почти не разбирал.

--Верочка... маленькая моя! Что ты здесь делаешь?

--Я...-отозвалась она, но Андрей с ужасом понял, что собеседников для Вероники в этот миг на балконе не прибавилось.- Я?.. - и, глядя широко раскрытыми глазами туда же, куда глядела до этого: на ночь, на пол-луны, она так же ровно и мечтательно протянула: -Не зна-аю...

--Верочка, пойдем, ты здесь замерзнешь!

Замурцев начал поднимать за плечи ее тело, которое повисло, как безжизненное, а тот же бесстрастный голос с прежней удручающей напевностью сказал:- Не замё-ёрзну...

Тогда Андрей просунул руки ей под коленки, поднял безвольнее тело и понес в спальню, потерянно приговаривая:

--Верочка, маленькая, что ты? что с тобой?.. И слышал в ответ всё то же мечтательно-отсутствующее:

--Не зна-аю...

Он заглядывал в широко раскрытые вероникины глаза и пытался поймать ее взгляд, но взгляд не ловился, как будто Замурцев и его жена были уже существами совершенно разных миров и жили в непересекающихся измерениях.

Тогда он начал трясти ее за плечи, как будто так она могла лучше воспринять то, что он кричал ей, не узнавая своего сдавленного голоса:

--Да ведь кончилось же у нас с ней! Кончилось!..

А Вероника тоненько повторяла:

--Да... кончилось... кончилось...

И вдруг он понял пронзительно ясно: даже если он отпоит ее сейчас валерьянкой, если будет бесконечно целовать эти безвольные пальцы, биться головой о стену и даже если даст отрубить себе руку - всё равно Мисюсь, которую он знал, исчезла, можно даже сказать это страшное слово: умерла; той милой, доверчивой Мисюсь для него уже не будет... никогда не будет.

Ни-ког-да.

--Верочка... Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? Что?.. Скажи хоть что-нибудь!

А в голове вертелось: лучше бы она била меня... ножом пырнула... С ума может свести этот ад!.. - и только Андрей успел так подумать, как всё вокруг снова завертелось каруселью, и новый дикий полет окончился уже знакомым сумраком, таящим спокойное журчание текущей воды.

--Ну, как впечатление, Андрей Сергеевич?

Оглушенный тем, что видел и пережил, Замурцев не сразу понял, что маленькое путешествие было не больше чем иллюстрацией к той беседе с Павлином, которая, как выяснилось, продолжалась. Пока он приходил в себя, невесть откуда раздающийся противный голос успел вставить: