Яна Ржевская: Дорогой Жан…

Если монстр, о котором мы говорили, существует, он непременно проявится в Нижней Нормандии в этом году. Мне достаточно будет последовательно проверять все газеты региона, чтобы рано или поздно наткнуться на подозрительные случаи смерти юных девушек, ведь это всегда привлекает внимание журналистов. Но если я получу доступ к полицейским сводкам, время ожидания сократится в разы, и, возможно, ваше письмо спасет чью-то жизнь.

Кроме того, если вас не затруднит, не будете ли вы столь любезны еще раз передать господину Мерсо, что в Кане я собираюсь поселиться в гостинице «Дюссо» и буду ждать от него любых известий. Я понимаю, что господин Мерсо не воспринимает меня всерьез, но надеюсь доказать ему, что аналитический подход к исследованию документов может дать полезные результаты в расследовании преступлений.

С глубоким уважением, ваш А. Легран

Дорогой Жан,

Дожди, непрерывно лившие целую неделю, наконец-то прекратились. Сегодня меня навестил доктор Мартен, обеспокоенный, по его словам, тем, что давно не видел меня в деревне. Неудивительно, ведь со времени моего приезда я был в Сен-Бьефе всего пару раз. Осенняя апатия, кажется, все-таки преодолела крутой склон холма и вползла в наш дом одной из темных дождливых ночей, заполнив его невидимой влажной мглой. У меня болят суставы пальцев, а аппетит совершенно пропал, чему, впрочем, не стоит удивляться. Доктор Мартен, осмотрев меня – и охота же ему тратить время – лишь вздохнул многозначительно. Да, я все прекрасно понимаю сам. Каждый день, на который продлевается мое томительное существование – это подарок судьбы. Незаслуженный подарок. Но я сказал ему, что хочу увидеть сбор урожая, пусть и не успею дождаться, когда кальвадос этого года созреет. Ты ведь помнишь, что последние яблоки для кальвадоса Дуаньяров снимают в конце октября – и я хочу последний раз посмотреть на струю бледного золота, льющуюся в дубовые бочки, вдохнуть ее пока еще девственный аромат, только начинающий мешаться с запахом старого дуба. Желание не хуже любого другого, верно? Чем еще гордиться мне, Дуаньяру, как не кальвадосом, прославившим нашу землю? За что цепляться на этой земле, как другие цепляются за последнюю надежду? Но я отвлекся.

Помнишь, в прошлом письме я рассказывал о похоронной процессии? За эти дни моя милая Луиза ни разу не пришла, и только сейчас я узнал причину этого. Бедняжка оплакивает кузину, погибшую на прошлой неделе. По словам доктора Мартена, девушка сорвалась со склона, возвращаясь из церкви. Наверное, хотела собрать букет дрока… Не зря я просил Луизу быть осторожнее. Чувствую себя старым вороном, накаркавшим беду, но я рад, что славная девочка Лу теперь не будет приходить сюда в дождливые дни, ведь если с ней что-то случится, я не прощу себе этого всё отпущенное мне краткое время. Доктор Мартен прописал мне обезболивающие пилюли и обещал сам же принести их в следующий визит. Я не слишком выгодный пациент, но доктор, когда я сказал ему об этом, пошутил, что с него довольно чести лечить «того самого Дуаньяра». Да, теперь Дуаньяр в доме на холме остался только один – не перепутать – и честь эту следует ловить, пока еще можно. Мы вместе посмеялись над этим, пока я провожал его сквозь все еще мокрый сад по заросшей лопухами дорожке. Надо будет взять садовые инструменты и хоть немного привести ее в порядок.

Кстати, помнишь, какие сражения ты выдерживал за роскошный болиголов, цветущий в заброшенных уголках сада? Как упрашивал оставить его, убеждая матушку, что у нас нет ни скота, способного польститься на его высокие сочные соцветия, ни маленьких детей, которых может привлечь его медвяный запах? Матушка хмурилась, смотрела тревожно, но позволяла, и я помогал тебе таскать срезанные стебли в подвал, где кипело и булькало в ретортах, напоминая лабораторию средневекового алхимика. Откуда в тебе была эта тяга к ядам? Ты выискивал их везде, собирая грибы и травы, потроша аптекарские пузырьки. Сначала это умиляло взрослых, потом стало беспокоить, и лишь убедившись, что ты невероятно, не по-детски ответственен и аккуратен, они разрешили тебе продолжить исследования. Нам несказанно повезло с родителями, Жан, не так ли? Тебе доверили лабораторию, содержимое которой могло перетравить всю деревню, я лет с десяти таскался по холмам и лесу с ружьем. О великая тень Сократа, отравленного болиголовом, который греки звали цикутой, – уж не ты ли заступалась за нас, алчущих познания и свободы?