Ольга Володарская - О чем молчит ветер

— Леня, я видел вас на башне. Родя грозился покончить с собой, скинувшись с нее. Но я не верил ему. Думал, вот же позер. Хоть как-то к себе внимание хочет привлечь. После его сцены мы разошлись. Уже не до репетиции было. Марк вызвался проводить Маргариту. Они к шоссе отправились. А я по берегу пошел к башне. Явился вовремя. Как раз увидел, как ты сталкиваешь Родиона с башни.

— Я этого не делал!

— Я собственными глазами видел это. На тебе была та крутая куртка, гоночная. Как у пилота «Формулы-1». В Приреченске ни у кого такой не было. Родя хватал тебя за нашивку, а я думал, только не оторви, попортишь потрясную вещь. Вроде он этого не сделал? Полетел с башни, брякнулся. Ты убежал. Я все это видел, но никому не рассказал. Потому что Родя хотел покончить с собой, а ты просто ему помог. Сделал одолжение, можно сказать.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно.

Роман все еще не верил в успех. Думал, не прокатит. Когда Грачевы, Михаил Ильич и Николай, попросили его сыграть роль, он очень в себе засомневался. Одно дело — по тексту шпарить, другое — импровизировать. Он пытался с одной стороны подлезть, с другой — менял тактики. И только сейчас понял, как нужно себя вести, чтобы вызвать Леонида на откровенность.

— Хочу тебе признаться — ты мой кумир! — выпалил Роман.

— Чего? — не сразу повелся Печерский.

— Я ж сам собирался столкнуть Родю. Бесил он меня страшно. И хоть тогда я не знал об их с Маэстро любовных взаимоотношениях, но понимал, что-то не то. Не может мальчишка, пусть и талантливый, так вознестись. Он же не Моцарт! Подумаешь, хорошо играет роли. Не сочиняет же музыку. И не изобретает машину времени. А эти его истерики! Чуть что — покончу с собой! — Это не было правдой. Родя вообще о таком не говорил. Попов просто вспомнил слова из дневника. — Я думал: так умри же, если тебе не мила жизнь. Но нет! День проходит, Родя снова с нами.

— Противным он был, да?

— Ужасным. Его никто не любил, кроме сестры Киры. Она, кстати, сама покончила с собой. Так что рано твой отец сдался. — Лицо Леонида дернулось. Роман понял, что тему надо развить: — Он что, так отчаялся? Или просто хотел всех напугать? Я в юности вены резал, якобы с собой кончал, но был уверен, что спасут. Ведь знал, что мама придет с работы и обнаружит меня в ванной…

Тут Роман не врал. Он на самом деле в семнадцать резал вены. Потому что был толстым и уже тогда начал лысеть. А плешивые жирдяи не нравятся ни мальчикам, ни девочкам. Тогда он еще не определился с ориентацией. Да и теперь… Потому что Роману нравились особи обоих полов, но как понять, гей ты или натурал, если ни с кем не спишь?

— Отец поступил так же, как и ты, — принял подачу Леня. — Обставил все красиво. Он же режиссер. Поэтому предсмертная записка на стене и алой краской написана. Картинно разлит самогон, который он до этого пил. И он такой в петле. Но на стуле. Что-то кричит, кулаками себя в грудь бьет. А я думаю — давай, прыгай.

— Не стал?

— Неа.

— Пришлось помочь? — Опять рот дернулся. — Ты выбил стул из-под его ног, да?

Леонид молчал.

— Я бы на твоем месте так и поступил. Павел столько лет возился с чужими детьми, когда есть ты, родной сын.

— Это было давно. Отец ни с кем не занимался почти двадцать лет. Закрылся от всех.

— В том числе от собственного сына. Хотя должен был потянуться. Ведь никого, кроме тебя, у него не осталось на этой земле.

— Я столько лет вымаливал его расположение, — простонал Леня. — Многого не требовал, хоть каплю внимания. Искреннего, а не вынужденного. Как оказалось, мама шантажировала отца. Когда он занимался рекламой, то участвовал в каких-то оргиях. Запись одной из них попала к ней (каким образом, не знаю), и за яйца она папашку держала именно благодаря ей. Умирая, мне передала. Чтоб я пользовался. Но я не стал. Сжег ее.

— Не посмотрев?

— Нет. Я не хотел видеть отца в неприглядном свете. А кассету бросил в костер на его глазах. Думал, он меня зауважает. Но нет. Он только выдохнул с облегчением. И продолжил меня терпеть. Теперь уже из благодарности за мой поступок.

— У Павла Печерского сломана голень. Такую травму самому себе не нанесешь. Значит, стул из-под его ног кто-то резко выбил. Да так расстарался, что и по ноге пнул, и хрупкая старческая косточка раскрошилась. Это был ты, так ведь?

Леонид напрягся. Глаза его стали холодными. Руки перестали дрожать. Роман понял, что прокололся.

— Откуда ты знаешь про травму? — холодно спросил Печерский.

— В полиции есть знакомый, он сказал.