Кэтрин Кимброу - Дом на семи ветрах

— Спасибо, но в жакете мне вполне тепло, — ответила я скороговоркой и, повернувшись, как можно скорее заторопилась к ближайшему выходу из здания.

На мне были бело-коричневые туфли без каблуков. Юбка, как это было заведено в Брейсвелле, закрывала колени, хотя, если верить Робертине, во всем мире в моде давно было мини или макси, но наше учебное заведение традиционно игнорировало всякие модные веяния и чрезвычайно гордилось этим.

Снаружи дул легкий ветерок, еще по-летнему теплый, однако холодок осени, уже окрасившей листву деревьев в желтые и оранжевые тона, давал о себе знать.

Невдалеке виднелась кленовая рощица, вокруг небольшой лужайки там и сям росло насколько елей. Мне захотелось пробежаться по траве, еще зеленой, но уже несущей следы приближения холодов.

Никак не отпускали тревожные мысли о Кертисе Лавендере. Почему он произвел на меня такое странное впечатление? Откуда это ощущение исходящей от него опасности и смутное беспокойство по поводу истинных мотивов его появления в Брейсвелле? Как уже было сказано, до встречи с этим человеком я не имела возможности общаться с мужчинами, так что, может быть, причина именно в этом? Меня передернуло от озноба, вызванного вовсе не погодой, а мыслями об этом человеке.

Внезапно я сломя голову ринулась через лужайку к рощице. Осенняя прохлада коснулась лица, возвращая меня к реальности. Пока я еще здесь, в Америке, в штате Вермонт, но очень скоро мне предстоит оказаться в Англии. Я чувствовала, что волосы развеваются позади меня, как в снятой замедленной съемкой сцене из рекламного телевизионного ролика, где девушка бежит по лугу навстречу своему возлюбленному.

Засмеявшись своим мыслям, я остановилась и прислонилась к стволу огромного клена, чтобы перевести дух. Мой возлюбленный?.. Что за дурацкая мысль?! Хотелось бы знать, что означает «быть как все»? Судя по всему, в моем случае — девушкой, у которой есть родители и которая может по выходным уезжать к ним из Брейсвелла, с удовольствием встречаться с молодыми людьми, ходить с ними в кино, в театр и на танцы.

Робертина Кавано несколько раз приглашала меня к себе домой, но я приняла ее приглашение только один раз, на Рождество. Там я увидела, что такое семья, познакомилась с несколькими пришедшими к подруге в гости молодыми людьми, но чувствовала себя крайне неловко и, несмотря на все старания Робертины, не вызвала ни в ком ни малейшего интереса.

Сухие опавшие листья шуршали у меня под ногами. Интересно, красива ли я? И не все ли мне равно? Мисс Сандерс всегда давала понять, что внешность у меня самая заурядная. Хотя, не желая поощрять развития эгоизма у воспитанниц, она давала это понять и всем остальным.

Я продолжала бесцельно бродить по рощице, и мысли мои переключились с собственной внешности на новую жизнь, открывающуюся передо мной после смерти совершенно незнакомого мне дяди. Кем, в конце концов, был для меня Александер Блейк? Всего лишь именем в памяти. Дядей, которого я никогда не видела, который ни разу не ответил мне ни на одну отправленную ему поздравительную открытку к Рождеству, не сделал даже намека на то, что знает о моем существовании, и все же оставил мне после смерти почти все свое состояние.

Неужели такое возможно? А может быть, я просто предалась мечтам, любимому с детства занятию?

Дядя Алекс. Интересно, что он собой представлял? Холостяк, к тому же, как сказал Кертис Лавендер, человек весьма эксцентричный. Был ли он похож на моего отца? Нет, это весьма сомнительно. Насколько мне известно, хотя я совершенно не представляла, откуда могла это знать, между отцом и дядей Алексом состоялась крупная размолвка, из-за которой папа собственно и покинул Англию.

Я повернула обратно к спальному корпусу, серо-коричневому каменному зданию с запотевшими окнами. Впереди меня шел, направляясь, вероятно, домой, сторож Джереми. Отец восьмерых детей. Хороший человек. Я помахала ему рукой, но вряд ли он меня заметил.

В коридоре корпуса стоял вечный холод. Иногда мне представлялись поколения юных леди, прошедших через эти коридоры, чтобы впоследствии стать женами, матерями, деловыми женщинами. Прислушиваясь к стуку подошв своих туфель по крытому плиткой полу, я поднялась на второй этаж, где царила почти полная темнота. В Брейсвелле придерживались консервативных традиций, и одним из свидетельств этого было отношение к освещению. Темнота должна была пугать юных пансионерок и не давать им ходить туда-сюда по ночам, хотя у каждой из нас был электрический фонарик.