Сергей Гайдуков - Стреляй первым

Не в силах произнести хоть слово, Резниченко кивнул, глубоко дыша раскрытым ртом, словно стараясь надышаться на случай, если худой снова перекроет кислород. Григорию Александровичу было страшно, и страх этот не стал меньше, когда он узнал лицо худого мужчины.

— Итак, я хотел бы объяснить сложившуюся ситуацию, — худой легкомысленно крутил носком туфли перед лицом лежащего Резниченко. — Такова жизнь, Гриша. Сегодня — ты, а завтра — я. И вот сегодня утром наступил твой срок. Могу даже назвать точное время, если хочешь. Не хочешь? Ладно. Так вот, сегодня твой цикл завершился. Десять лет ты был наверху, десять лет прошли, и ведущие астрологи мира советуют тебе на протяжении следующих десяти лет лежать тихо и не суетиться. А если ты все-таки не послушаешь умных людей и будешь продолжать дергаться, то я сделаю так, что ты перестанешь дышать вообще. Вот этой самой своей ножкой тридцать восьмого размера, над которой ты любил посмеиваться… Это очень просто, — худой вновь поставил ногу на шею Григорию Александровичу. Внезапно он взмахнул левой ногой и изобразил «ласточку» с опорой на задыхающегося Резниченко. Это длилось лишь миг, но оказалось достаточным, чтобы лицо Григория Александровича побагровело, а все тело дернулось в отчаянной попытке скинуть своего мучителя.

— Вот так, — худой изящно соскочил с жертвы. — Так это может быть. Но это вовсе не неизбежно. Наши отношения могут развиваться и по-другому. А зависеть многое будет от тебя, от твоего благоразумия. Есть оно у тебя?

Резниченко молчал, еще не придя в себя после второго кислородного кризиса.

— Но ты почему-то молчишь, — нагнулся над ним худой. — Разве я переборщил? Вроде бы нет… Почему же ты ничего не говоришь? Ответь, мы давно не беседовали с тобой. За последние годы я истосковался по умному собеседнику. Мне приходилось говорить самому с собой, накопилось много выстраданного и невысказанного. В результате я стал несколько болтлив, ты не находишь?

— Ага, — прохрипел Резниченко.

— Вот! — Худой радостно хлопнул в ладоши. — Я знал, как тебя вовлечь в беседу! Ты не мог не заметить мой маленький недостаток! Но, как сказал кто-то из великих: видишь соломинку у меня, а не видишь бревна у самого себя. Я помогу тебе отыскать твое бревно.

Худой вернулся к столу, взял фонарик и посветил Резниченко в лицо, пристально глядя на лежащего:

— Да… Время тебе тоже не пошло на пользу. Сохранился ты намного лучше, чем я, но все-таки уже не тот, не тот, что прежде… Чтобы окончательно разобраться, давай-ка уточним: ты меня узнал?

— Да.

— И как же меня зовут?

— Феликс.

— Фамилия?

— Шульц.

— Как меня еще звали?

— Железный Зуб.

— Почему?

— Выбили зуб, вверху… Железный поставили…

— Хорошо, — с удовлетворением произнес худой. — Приятно, что ты еще кое-что помнишь. Кстати, Железным Зубом меня уже не называют. И тебе я советую обращаться ко мне не иначе как Феликс Эдуардович. Или господин Шульц. Понял?

— Да.

— Уважение, Гриша, уважение… В нашем с тобой возрасте такие мелочи приятны. Так вот, Гриша, — Шульц сел на стол, принял от своего молодого напарника сигарету и закурил. — После того как ты меня признал, ответь-ка на один простой вопрос. Как ты думаешь, на хрена я устроил все это мероприятие и приволок сюда тебя вместе с твоим драйвером? Может, ты думаешь, что я по тебе соскучился?

— Нет, — осторожно произнес Резниченко.

— Ты трезво рассуждаешь, — одобрил Шульц. — Сам ты мне на фиг не нужен. Так зачем же я парюсь здесь уже полчаса и настойчиво пытаюсь с тобой пообщаться? Ты это знаешь?

— Нет, — снова прикинулся бестолковым Резниченко. Хотя на самом деле он сразу понял все. Или почти все. Во всяком случае, как только Григорий Александрович увидел узкое лицо Шульца и его голубые глаза, в которых недвусмысленно читалось: «Может, и существует что-то сильнее меня, но я лично такого не встречал», то сразу припомнил все стадии их с Шульцем отношений. И обнаружил тот момент, из-за которого Шульц мог устраивать подобный спектакль.

Шульц тем временем вздохнул, разочарованный непонятливостью старого знакомого. Он с досадой посмотрел на свою сигарету — оставалось еще больше половины, — а потом резким щелчком пальцев отправил ее вверх.

Красный огонек в полумраке подвала взлетел к потолку, а затем плавно опустился на грудь Григория Александровича. Секунду спустя Резниченко ощутил, что рубашка на нем тлеет, и уловил запах паленых волос. Он начал гореть. Григорий Александрович бешено дернулся вбок, потом еще и еще, пока сигарета не упала с дымящейся рубашки на пол.